Храм Папы Климента не сгорел в 1812 году. Сгорели: Пречистенка, Немецкая слобода, Старая Басманная. Десятки церквей полыхали. Синод расплатился за антинаполеоновскую пропаганду. Попы учили: французы - черти. Пасти звериные, глаза кровавые, головы медные. От железных тел пули отскакивают. Видят француза - в обморок падают. В начале XIX века отсутствовала система цивилизованной коммуникации, но отлично работала машина производства слухов, запускаемых Синодом через епархии. Но церковь со следами гения Трезини не сгорела. Пострадала торговля: полыхнул Гостиный ряд, многочисленные лавки, магазины. В диковатой России с культурой дела обстояли неважно. Пожар не пощадил и эти, столь необходимые стране, сокровища. Университет на Моховой? Выгорел. Как и дом Пашкова. В пепел превратилась библиотека Мусина-Пушкина. Утрачено книгохранилище Бутурлина. Огонек прошелся по Обществу истории и древностей.
В молодости был я вольтерьянец. Нравился Кодекс Наполеона (сей француз, в итоге, повержен - Англия, Тильзитский мир, блокада, нарушение блокады Россией, но феодализм в Западной Европе извел окончательно). Советский школьник считал: в западных областях империи (Польша) Наполеона встречали нейтрально, городов не жгли, берегли имущество (хоть Наполеон, хоть Сигизмунд - плевать, мой дом не трогайте). После Смоленска Великая армия оказалась в пустыне - французам, итальянцам, полякам, немцам не оставляли ничего. Жгли дома, хлеб, резали или угоняли скот. Думал: патриотизм. Противоречие: вольтерьянство (книжное) - патриотизм (квасной). То, что Растопчин поджег Москву, вывез пожарный инвентарь из города, оставил двадцать тысяч раненых солдат вместе с приютами для сирот и душевнобольных - правильно, патриотично. Солдаты Наполеона сирот из приюта все-таки спасли, а поджигателей местных император приказал расстреливать. Понятно: Кодекс Наполеона вколачивали бы в русские мозги за счет тех же русских, но не для русских демократию с цивилизацией. Комфорт и личная безопасность дорого стоят. На сегодняшний день ясно: десятки миллионов жизней. Стоя под ветром и дождем в вылизанном под западный манер переулке, спрашиваю сам себя: «Почему в Музее 1812 года ласково гладил стволы русских орудий, почему с восторгом смотрю на панораму битвы при Бородино немца Рубо?»
Смешной маршал Мортье, назначенный Наполеоном временным губернатором Москвы. Всё прокламации писал: «Защищайте Москву от всего и от всех!» Бедный Мортье! Ему бы почитать книжку гражданина Понасенкова про мировоззрение русского крестьянства и отношение к французам и всяким инородцам-иноверцам. Россию взять невозможно не только из-за необозримых пространств (америкосы захлебнулись кровью в тропическом маленьком Вьетнаме, немцы деморализованы и «того» Вермахта создать неспособны). Она недоступна необозримыми просторами духовной инаковости (пусть некоторые считают это рабской психологией). Я - сторонник малых дел в безнадежной области: изжить эту «инаковость» (беспощадную хитрость, смешанную с добродушием и великодушием). Занятие пустое. Множество народа утонуло, доставая дно в темном омуте русского сознания. Это лучше, чем гей-парады в Амстердаме и застывшая моча в качестве артефакта, предложенного к обозрению в Париже.
Растопчин имеет прямое отношение к московскому пожару. Но и все московские чиновники бежали. Столб раскаленного малинового воздуха взметнулся до небес, был виден за сотни километров от древней столицы. Не нужно бы Наполеону тащить армию в Москву. Осел бы в Вильно. Без России Англию ему бы не одолеть. Нет, приперся. Какой же он гений? Кутузов, хоть и любил попользоваться девочками, дрых многовато, потихоньку-помаленьку армию спас. Потом был ужас Великой армии на Старой Смоленской дороге. Старый и я. Но был бы с Василисой Кожиной в ее развеселой шайке!