Со стороны соседки ответная шутка, приглушенный хохоток. Разговор ее с О., как всегда, о деньгах. У О. обычно: нет денег. Я не при деньгах. Оттого и печальный. Женщины вьются вокруг других, чувствуя, где горячо. Мне, при некоторых умениях - вторые планы и отвратительная пахота, конца ей не видно. Пожилые дядьки в желто-красных шарфиках, на дамах, проводящих много времени в дороге, наряды с некоторым налетом несвежести. Они по-особенному приближаются друг к другу. Будто боевые фрегаты с распущенными на ветру стягами. Могут долбануть, возможно мирное расхождение.
Направо от входа стена покрыта золочеными табличками: выдающиеся исследователи земных и морских недр. Рядом с великим князем - М.. Много лет искал урановую руду в степях Монголии. Под стеклами витрин солидные куски пород, которым цены нет. Нефрит не только зеленый. Разные цвета, оттенки. Добродушный слоник из внушительного обломка светло-зеленого камня, а рядом белый зайка, пухлый, округлый. Этот из мутно-светлого кварца.
Наименования двух тысяч косточек в человеческой башке. Мудрены названия растений. Не менее разнообразен каменный мир. Выучить названия природных «закавык» возможно только по молодости. Сейчас – возраст не позволит. «Вибрирующие» существа (человек) недолговечны, легко портятся. Вонь. Безобразие. Симпатичный слоник каменно добродушен. Человечишку он перетерпит не по одному и не по сотне сроков.
Ценности за стеклами. Можно бездеятельно любоваться на шлифованный диабаз. Удовольствие побежденного раба. Возмутительна наглость камня. Дробятся природные раритеты. Гравий крупного дробления. Консервированный звон стреловидного графита. Он блестящ и черен.
Поразили серые камни (хакасский гранит?). Отшлифованы, сверху продавлены неровные овальные углубления. Десятки тысяч лет вода долбила по капле и - вот итог. Название остекленного экспоната - «Вечные камни».
Вокруг, с озабоченными лицами, ходили женщины, мужчины. Запоминающиеся фотографии. Зверски, кровожадно красиво на Севере: распухшее от мороза солнце, каньоны, источенные ветрами скалы, языки ослепительно белого снега. Нет бы на юге такую красоту! Есть чудеса и там, но «в довесок» - дикие племена, плохо поддающиеся обучению. Под крупными звездами Оймякона – пусто, вселенисто. Чукча пасет оленя, курит трубочку, вырезает полярного волка и белого мишку из китовой кости. Хороши черно-белые фотографии: елка, поваленное дерево, молодой геолог пишет в тетрадке. Кирзовые сапоги, фуфайка, полевая сумка. МИ-8, белый, в черных подпалинах, выгружает на снег беспощадно сверкающие деревянные сундуки. Полотно из брезента, костер, девицы в свитерах, бородатый паренек бренчит на гитаре. Суровые, полезные всем люди. Не болтаются по барам стандартных отелей, не курят кальян через мундштуки, промывая сизый дым сладкою водой. У них - «беломорина». Вершится глобальная неудача, люди с фотографий вскрывают гнойник, который меня уже не мучает. Мещанствующий релятивист - вот я. С пробуждением толкутся мысли бессистемные. Обрывки, осколки. Классика Ренессанса. Выбираю идеальную бесплотность, совершенные формы. Содержание (как у всякого обывателя) вызывает страх. Я, убогий, подло предполагаю, что сути явления нет. Нет и морали. Бескультурье чистоплотности. Аккуратность хирургического скальпеля, дистиллированной водички. Мой дом - модернизм эпохи убогих эпигонов. Сам таков. Надо - скачусь в постмодернизм, хотя за это не заплатят. Ницше, Ван Гог, Эмиль Нольде талантливы. Все одно: последствие их деятельности - фашизм, разврат. Мещанин радует: осколочность сознания позволяет почуять опасность раньше других и слинять без ущерба для репутации. В гражданскую гибнут другие. Выживают Эренбурги.
Comments
В самом крайнем случае - отлов и усыпление через месяц при невостребованности.
Нечего слушать своры истеричного бабья, которому…