Вдоль стены выставлены длинные подставки, на которых лежат маленькие плазменные панно и наушники. Надел. Вкрадчивый голос усталой женщины поведал о том, что идея Музейного центра нового стиля родилась давно, но конкретное осуществление началось в 2008 году. Перечисление проведенных мероприятий длилось долго, до конца не дослушал. Лично я благодарен «Гаражу» за его книжки. Читаю с интересом, как говорится, «на ура».
В центре зала макеты несостоявшихся архитектурных воплощений Центра. Один из проектов уж слишком смел (и невероятно дорог): несколько зданий-кругов, движущиеся крыши над ними. Больше солнца - крыши наезжают на корпуса, закрывая внутренности от зноя. Меньше освещения от светила - и крыши движутся в обратную сторону. Максимально сдвинутые покрытия «выпускают» опоры, и образуются пространства на свежем воздухе. Денег не хватило. Ограничились непритязательным, хотя и большим, сооружением. Несбывшиеся проекты как немой укор властям: как могло бы быть и что есть на самом деле - фотографий прилично развесить негде. И - продолжение ребуса: ресторан или гараж? Что спасли ради храма концептуализма и агрессивной абстракции? Значительная часть выставки занята длинным столом. Под стеклом выложен мусор, который обнаружили при разборке сталинских зданий: квадратные бутылки, дверные скобы, ручки, куски лепнины, шайбы, шестеренки, алебастровые и стеклянные шарики, банки-баночки. Все, что можно добыть на любой помойке с солидным сроком существования.
Весь хлам с недоумением разглядывал Дэвид Финчер. Его фотография приляпана к фанерной перегородке напротив стола с «артефактами». Финчер напоминает красивого чувашского мужчину-интеллигента (грустный взгляд из-под припухших век, седые волосы, красиво падающие на лоб, впавшие щеки, острые скулы). Финчер на многих фотографиях в старинном пиджаке с широкими обшлагами, двойным рядом пуговиц, в белой рубашке без галстука.
Создатель «Синего бархата» побывал в музее несколько лет назад и теперь вынужден созерцать осколки стекла, битый хлам. Оттого и взгляд у него недоуменно-грустный.
С краю - бывший губернатор Чукотки Рома Абрамович. Глаза чуть-чуть на выкате, овал лица подернут седой щетиной. «Кошель семьи» также грустен (видимо, на барак ушли большие суммы). Высокая, не очень симпатичная девица рядом, дети.
Сам Марат Гельман. Также небрит. Мода такая - лицо настоящего мужчины должно вызывать отвращение сальностью, неухоженностью, отсутствующим взглядом. Представленная публика расхристанная, тусовочная. Разве что Чубайс выделяется наглостью насмешливого облика. Раньше признаком гниения «детишек» служили «родные» диски «Deep Purple», джинсы «Levis» и очки, как у Майка Науменко. Теперь отморозки посещают выставки Гельмана и имеют дома в Ницце.
Глянул в окно. Солнце не унималось. Кондиционеры изнывали от напряжения. Здесь - испытание духа (уж слишком безобразный «архив»). Там – проверка на прочность тела. Надо ехать. Тяжело брел до станции метро «Парк культуры». Под землей душно, из тоннелей веет тяжелой влагой. Мимо по платформе бредет аккуратная старушка в белых носочках и допотопных серых ботиночках. Подслеповато уставилась в табло сотового телефона. Неестественно, по-молодому, вскрикивает: «Она, едрить-кудрить! Переделали. Опять обманули…».
В вагон входит деликатный полный человек в зеленом комбинезоне с надписью «Мосстройотряд». Поезд дергается, толстый удачно валится на худенькую даму со сморщенной шеей, плотно обвитой бижутерией: «Молодой человек!» - взвивается та. Мосстройотрядовец: «Не я. Видите? Дернуло. А на вас мужики давно падали?» Пассажирка возмущенно раздувает ноздри, сопит. Комбинезонистый, весело: «Давно. Чувствую. Дернем, гражданочка?» В руках - пакет. Из него вытягивает тетрапак. Надпись: «Виноградный напиток». Крепость 9,7 градуса. Мужик криво, со слезой в уголках глаз, подмигивает, смачно отсасывает огромный глоток из сосуда, прячет остатки в бумажный пакет.