Территория рока – это территория живой крови. Любая назаретовская песня из альбома «Rasamanaz» вызывает в памяти картинку – деревянная плаха, и некто сильный вгоняет в дерево огромный блестящий топор.
Друзья! Я люблю Твардовского. Со сцены читаю его стихи. Посчастливилось полностью читать Василия Теркина. Конкурсы, а там – Василий Теркин и Маяковский.
К року ближе Маяковский. А рок и Твардовский? Топор при мощных гитарных аккордах. Слова молодого Твардовского, которые он сказал отцу. Отца, Трифона Гордеевича, признали кулаком и сослали на север. Трифон Гордеевич из ссылки бежал в Смоленск и явился к сыну, к Александру, с мольбой о помощи. Что же Саша? Сказал: «Помочь могу только в том, чтобы бесплатно доставить вас туда, где вы были». Писал «Страну Муравию». Чем не Павлик Морозов? Эти вещи есть территория серьезной музыки. Территория Павлика Морозова – территория рока, территория предельного противоречия.
То, что меня тянет к рок-музыке, – плохо. Такие, как мы, должны стать опорой советского строя. Чем же занимаемся? Мы играем рок? Нравится песня «Одинокая гармонь» Фатьянова-Мокроусова. Но то, что мне нравится «Одинокая гармонь» или «По диким степям Забайкалья», не перекрывает тяги к року. А ведь эти песни должны отшибить всякую охоту к року. Они должны сражаться внутри меня с этим чуждым явлением, а не сражаются. Значит, искренность «Одинокой гармони» не все излечивает. Подгнил корень советской жизни. В трещину хлынул рок. Твардовский писал про войну:
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мертвых проклятье –
Эта кара страшна.
Не только о войне стихотворение. Скоро явятся времена, когда станет ясно: братья не устояли. Рухнет стена. Мы те братья, которые не устояли. Стихотворение Твардовского «Я убит под Ржевом» - плач о тех, кто полег в мясорубке. Этот стих, может, и по нам, еще живым, не понимающим ничего. Мясорубка под Ржевом – тоже территория рока. «Битлы» дали мощный пинок потому, что были дети войны. Они были под бомбежками. Или слышали о них.
И Твардовский пишет про тех, кто должен защищать бастионы. Чтобы так написать, он должен был прогнать отца. Бойцы из «Красных капелл» для того, чтобы бороться за «красную идею», должны были нести стержень того, что «красной идее» сильнее всего противоречит – идею абсолютного.
Я буду играть. За каждый час, проведенный на репетиции, мне будет стыдно. Из-за слабости это, братья и друзья. Когда пойдут нормальные вещи, мне будет приятно. Масса народа станет дрыгаться под наш вой. Заводить публику с полуоборота научимся.
Тексты буду писать сам. Накарябую по-английски, просто. Стиль аскетичный. Никаких виньеточек. Короче – художественный руководитель я. Манифест группы очерчен. Рок противоречив. Противоречивость сильна, потому что бесконечна. Бесконечна – ибо смерть. Мы – на краю. Подрывники. Стыдно. Сделаем все, чтоб меньше было цирка, больше чистоты и страсти. Иванчик, у меня надежды на тебя – на твой талант и твою гитару».
В комнате стало темно. Тревожно горела лампочка. Друзья напряженно молчали. Ларра резко ударил в тарелку: «Ну вот, собрались играть, а ты заснул на Гитлере. Все, Моляк, у тебя сложно. А все – просто!»
Седулькин, склонный к болтовне, как и я, с Лариным не согласился, включился в разговор горячо, начал сумбурно отрабатывать тезисы, но нервничал.