Печка, в комнате тепло, а за стеной - мороз. Подберешь ноги на диван, в широченных шароварах, включишь лампочку, читаешь. Красота в обличье физической неги. Хорошо и с изнанки: кондиционер, комнатка, за стеной жара. Положишь ноги на диван, на теле одни трусы. Хорошо кайфуешь, даже лампочку зажигать не стоит. Светло и в девять вечера. Проснулся рано. Буквально впился в сосуд с мешковским квасом. Читаю Рустема Вахитова. Соседи спят. В коридоре небольшая очередь, ждут возможности нырнуть в кабинку. За мной просыпаются женщины: полная, с раздутыми подмышками. Тут подошла бы вольная хламида. Но дама натянула тесную майку с вышитыми на груди цветами. Растения кроваво-красные, в сочетании с плотью - ужасны. О штанишках говорить не буду. Тяжело это. Другая - почти девочка. Ей бы облегающее, по фигурке, но, как на вешалке, болтается мятая туника. Снизу воткнуты ноги-палочки.
В месте для размышлений заметны следы пребывания пассажиров. Полочки залиты водой, сбоку в раковине пузырится мыльная пена. Не только краник, но металлический гибкий шнур с разбрызгивателем в каплях воды. Раздеваюсь. Обильно смачиваю полотенце. Обтираю труднодоступные места, а голову, грудь, шею омываю из мини-душа. Тщательно бреюсь. Физическая потребность мытья каждый день. Чувствую - прошло минут двадцать. Кабинка залита водой. Вытягиваю толстый пучок бумажных полотенец, протираю, как могу, учиненное свинство. Распадающиеся кусочки бумаги запихиваю в мусорную никелированную коробку. Сухо, но еще безобразнее: всюду катышки нестойкой целлюлозы. Представляю, как вагонный юноша будет наводить порядок. Вываливаюсь, обсыхающий, в тамбур. Все те же дамы. Ждут. В соседней кабинке - такой же любитель водных процедур. Обе путешественницы испепеляют огненными взглядами. Еще чуть-чуть - и взорвутся обвинительными речами. Дежурно бормочу: «Извините, ради бога!» - устремляюсь в купе. За окном мелькают дома сталинской эпохи. Еще десять минут - и вокзал. Спутники спят. Не буду будить. Воздушные штаны, рубашка с коротким рукавом. Остатки кваса - в рюкзачок. Успел протереть фланелькой светлые ботинки. Осталось только попрыгать - не звенит ли ключ или монетка. Как диверсант перед вылазкой. Так и есть. Отправившийся по музеям и есть шпион. Все видит, внимательно наблюдает, ничего не говорит.
Проводник сует использованный билет. Выпрыгиваю, словно парашютист, в солнечное сияние. Семь утра, а уже припекает. Но тело будет разогреваться после холодного душа минут десять-пятнадцать.
Запах великого города. Аура древней столицы. Тень от навеса, навалившегося над платформой. Чуть пахнет бензином. Мужики с интонациями резидентов-связных предлагают услуги такси. Навстречу - молодая гражданочка. Широкая улыбка. В правой руке, на отлете, тонкая коричневая сигарета. Приятный запах вяжущего ноздри молотого кофе. Встречная непоправимо беременна. Исправить на восьмом месяце что-либо невозможно. Красотка улыбается мне так, будто я напихал ей живот. И она - весело, открыто: «Здравствуй! Не узнаешь?» Как напуганный носорогом слон, дергаюсь вбок от беременной. Однажды такая доброжелательная обняла меня, а потом не досчитался тысячи в кармане.