Спят. Тьма. Штора задернута полностью. Включаю лампочку, аккуратно развертываю фольгу. Взял курицу. Вышелушил булочку с кунжутом, посыпал рис красным перцем. Булочка с куриной ножкой - чудо. Печалит одно - нога маленькая. Четыре галеты. Масло. Сверху джем. Запиваю теплой водичкой. Нарушаю норму (перец же). Припадаю к бутыли с квасом. Долго, жадно пью. С наслаждением читаю статью злого старика Бушина. Здорово «лупит» мерзавцев ветеран. В запасе яблоки. Съел одно - желтое, большое, сладкое. И еще одно осталось. Мозг напитался боевой злобой. Сытость живота, как хорошо отлаженные тылы - кони, полевые кухни, крупа, тушенка, свежий хлеб. Надо бы в бой, а пора спать. Завтра день на жаре. Постукивают колеса. Урчит кондиционер. Храпит сосед. Ложусь под простынь. Перед тем, как улечься, похрустел пластиковой тарелкой, смял. Щелкнул дверным замком (лицо в темном зеркале уплыло за стенку).
Пошатываясь, бреду в туалет. В коридоре пусто, а в отхожем месте еще и прохладно. Вывод однозначен: купе лучше плацкарта. Дорогие билеты, заразы. Прикинув разницу в стоимости плацкарта и купе, возвращаюсь к прежним воззрениям: лучше-то лучше, да плацкарта удобнее (гораздо!) для кошелька. Пусть орет и бегает малышня, галдят школьники. Жизнь - на закат. Превращаюсь в дитя. Сам бы носился по проходу, да колени ноют, ноги распухают к вечеру.
Щелканье замком «пресекло» храп. Лежу. Покачивание-постукивание гипнотизирует мозг. В черепушке прыгают мысли: шестнадцатый век. В Европе сословия, и у нас тоже. Парижские цеховики через Советы правят в городе. Коряво, но учатся под гнетом королевской деспотии управлять городским хозяйством (ночные дозоры, бургомистры, у горожан - оружие). Города из камня. У нас - из дерева. Никто не желает управлять городишком, в котором живут. Пожар - и нет городишки. Строй заново. Зима. Усилия неимоверные. Работа из-под кнута. В деревне - община. Обидишь сермяжного - вся деревушка снимается с места, растворяется в бескрайних просторах. Тут тебе и права, и налоги, ни в чем не уверенные дети боярские. Простак Медведев порет чушь: русские не привыкли «слезать» с насиженного места в поисках лучшей доли и заработка. Сидят в «моногородах». На самом деле Русь крестьянская перетекала с одного места на другое. Мечта: дойти до страны Беловодья. Ни у одного народа нет подобного мифа. О «земле обетованной» сказки есть (откуда тогда «Город Солнца» Кампанеллы?), а вот о походе к ней - нет. Славянин был в плен взят сказанием о мечте и о пути к ней, а не тем, как в счастливом «городе Солнца» задницу свою греть. Неуловимые люди. Чтоб их собрать, железная рука нужна была. А людишки веками учились тяжелую длань обходить стороной, тихориться. Дурацкая формула: «Вот барин приедет, барин нас и рассудит!» Ага, приедет он, жди…».
Не заметил, как уснул. Помню, что сосед вновь набрал серьезные обороты, храпя. Попав в сон, брел по лесу. Чаще ревет, принимая удары ветра. Жарко. Сосны и песок (желт, крупен). Летит, сечет лицо. Избушка. Голос: «Впустите!» Оказываюсь в зале судебных заседаний, как в фильме «Адвокат дьявола». Америка. Присяжные. Танцует Ричард Гир. Заседатели смеются. Гир раздосадован. Увидел меня (одет я в лохмотья). Голосом Ш. кричит: «Он мешает. Уберите, вновь начну речь говорить». Адвокат обращается ко мне. Кто-то за спиной. Храп, как у соседа. Оборачиваюсь: действительно тип с угрястым лицом. Голова его (только глаза белые, без зрачков). Течет слюна. Руки есть, а ниже пояса - страшно: рыхлое, волосатое, о четырех ногах. Шлепает ступнями по полу. Зал, забитый зрителями, вопит: «Ты, только ты справишься. Поэтому и впустили». Все повскакали с мест. Судья смылся. Гир обхватил мраморную колонну, пытается залезть на балкон. Снова ветер, лес. Мысль: «Трусливые твари, американцы, на детей бомбу сбросили. Не дорого стоит чудовище. Глаза небелые, а черные, все равно без зрачков. Писклявым голосом мальчика-проводника говорит: «Что? Не любишь Америку? А вот я тебя!»