Много художников. Кончит живописец училище, пойдет в школу преподавать. Выдерживают немногие. Тяжко. Если и рисуют, то традиционно - березки да небушко среднерусской полосы. Нетерпеливые мнут оберточную бумагу, сваливают в хрустящую кучу, заявляют: «Апокалипсис». Лет двадцать назад «сотворение» мусора приветствовалось, платили немножко долларов. Трудно нынче с этим. В «цирковом» отделе есть и это. Полотно, нарисована публика, а к холсту присобачен внушительных размеров бумажный слон - белый. Вылезает в музейное пространство, как из преисподней. Похоже на спелое яблоко и выползающего из него жирного червя. Дай первокласснику плотного картона и лестницу - он слепит подобное.
В конце, где лестница взбегает углами на второй этаж и висит Загонек, с великолепной «Грозой», - широкий плазменный экран. Черно-белое изображение. Провал неопрятной подвортни, лужа. Кто-то несет стул, оступаясь в холодную воду. Черные кеды, белые носки, голая щиколотка, короткие брючки, край пальто. Чувствуется - девушка. Волочит стул через препятствие, оступается, ноги промокли. Осень. Еще голые ноги (представляю «гусиную кожу», которая обметывает окоченевшее тело). Но вот уже стая ног в кедах. Скользят в воду - брызги, волнение. Стулья у ободранной стены. Сидят - черные пальто, белые беретки с помпончиками, покрытые белилами лица. Смотрят жалобно. Краской на щеках нарисованы черные слезы. Цирковая группа. Как называется - забыл. Какое отношение имеет к динамичному представлению, развертывающемуся на арене, - неведомо. Просто неподвижно сидят. Не грустные, а глупые клоуны. Похожи на странных персонажей из «Айболита-66» или из фильма Вуди Алена «Разговоры в магазине».
Перед экраном скульптурная композиция. Скелет красного цвета балансирует на земном шарике. Протягивает кости пальчиков к черному скелету, который сидит на ребре кубика-рубика.
Металл (коричневый, блестящий). Из него сделана голова льва. Грива каскадом стекает с головы животного. Широкая улыбка растягивает пасть в разные стороны. Торчит круглый язык. Монстр добродушно улыбается. Видно, добыча уже намечена. Сейчас начнется праздник чревоугодия.
Девушка в кожаных сапожках и фольклорной юбке в красных цветах уходит, прихрамывая, в темный зальчик, где по стенам развешаны телевизоры. Оглядывается (телевизоры рычат, извергают душещипательную мелодию), делает несколько странных движений бедрами. Хочет скинуть сапожки? Смотрит мне прямо в глаза. Зарождается то же ощущение, что и при виде смеющегося хищника. Представил нечто большее (бедрами-то трясла), охватил ужас. Хромоножка увидела мой взгляд, неприязнь (конечно же, посмотрел некрасиво, вот взглядом выразил). Девица взмахнула руками, шлепнула себя по коленям, негромко позвала: «Оксана!» Явилась еще одна - не хроменькая, но ужасно худая. Редкие волосы падают на драгоценный полушубок (светло-серый соболь, перехваченный тонкими черными ремешками). У изделия нет рукавов. Руки-палочки, по плечи голые, в тон безрукавке нанизаны широкие кольца. Девушка в соболях подняла руку - как костяшки на счетах, собрались у подмышек с громким щелканьем деревянные кружочки-браслетики. Подруги скрылись в зальчике с орущими мониторами. Я - следом. Стоим втроем перед экраном. Показывают седого лохматого дядьку. Полунин. Изобилие лицедея Полунина.
Отмывают деньги на бездарных поделках. Наснимал мути (стулья, лужи). Заявил: «Сто долларов». Себе - тридцать, барыге - семьдесят. На видео напудренный Полунин в безмерных шароварах «умирает». Грудь и спину пронзили бутафорские стрелы. Пробирается, шатаясь, на край сцены. Из темноты - руки. Лицедей, под душераздирающую партию скрипки, цепляется за протянутые ладони. Не желает умирать.