Первый год занятий на борцовском ковре мне никак не удавалось уложить Седика. Все время он одерживал верх. Мускулистый, жилистый, он знал ответы на все приемчики, будто чуял заранее, что я намерен делать. Швырнув меня на ковер, посмеивался.
Помогал брат Седова, Володя. Он заставлял меня одеваться в какие-то шерстяные тряпки и гонял по залу. Шерстяные обноски были вонючие, пахли чем-то животным, но через полчаса, когда ты сам вонял потом, как разопревший конь, все запахи уходили на задний план.
Гири, штанги, качание шеи «на мосту» – все в теплой одежде. Потом, на ковре, при отработке приемов – борцовское трико и длинные черные борцовки. Борцовки нравились. Наденешь их, зашнуруешь и ходишь мягко по ковру – сильный и усталый. Тренер – хороший мужик, с протертыми до маленьких дырочек ушами, по фамилии, кажется, Егоров – меня не выделял. Были другие звезды. Например, Володя, Юркин брат. Еще какие-то ивановские, парни – удивительно цепкие, верткие, сильные.
Как секретарь, смотрел на собраниях на них свысока. Мол, простачки. В секции борьбы понял, что есть другие «русла рек», по которым течет горячая вода человеческих умений и талантов. Как ребята боролись! Как красиво! Притягательная сила единоборства. Борьба – это тебе не футбол. Борьба – это один на один. Она сильнее, чем бег. Там прямого контакта нет. Борьба с пустотой – с воздухом, с ветром, с пространством. Здесь контакт прямой. Вот он – противник. Вот он – живой человечек, и этот человечек тебе покоя не дает. Он тебя, если не будешь сопротивляться, придушит. Но и ты ему – угроза. А вдруг он даст слабину? А вдруг это ты его прижмешь? Когда на ковре борцы, они будто сцепившиеся львы – крайняя энергия, тепло, напряжение. Глаза становятся мертвыми, белыми, когда тебя дожимают, гнут твои лопатки к поверхности ковра.
Но вот он учуял момент, трещину в напряжении противника. И проскользнул в эту щелочку, вывернулся. Какая радость! Не сдался! Еще не конец! Только что глаза были пустые, но вот они сверкают лихорадочно, из них льется огонь, и в этом огне никому неведомый смысл. Это только верхняя часть того, что происходит на ковре.
Я сильно накачал шею. И если меня поставили на мост, то никто, даже самые сильные борцы, не мог с моста уложить меня на лопатки. С броска, свалив с ног, меня подлавливали.
Долгие годы был я стройный, не тяжелее семидесяти килограммов. Боролись со мной парни и под девяносто, и под сто. Они давили – и не могли положить меня с моста.
Когда давят сверху, и ты вот-вот коснешься ковра, наступает состояние протекания через тело чистой, нечеловеческой энергии. Тело эта энергия выгибает. Человек ничего не соображает, он будто бы спит, но прямо лежит между двумя стульями – на одном голова, на другом – ноги, а тело – параллельно полу.
Тут что-то похожее, но ты не загипнотизирован, а энергия – не твоя! Сверху давят, сопят, пердят, брызгаются слюной, ломают тебе уши, но это усилия человеческие и потому бесплодные. Потому как направлены эти усилия против чего-то нечеловеческого. Нечеловеческое не спрашивало – можно ли в тебе проявиться. Оно просто ожило, зажглось и работает через тебя. Ты чувствуешь это. Глаза навыкате. Ждешь, где в противнике пробежит трещинка, куда направишь эту энергию, струившуюся в теле. Если трещинка выбрана правильно, и ты попал в нее жалом энергии - ты спасен. Тебя «пробрасывает» через эту лазеечку на свободу. Вывертываешься и уходишь с моста в партер. Тут белое каление отключается, и работает человеческая энергия – понятная и горячая.
Если лазейка выбрана неверно, и ты в нее не попал, то масса противника становится упорнее, живее. Сопение усиливается. Тебя почти кладут на ковер. Но, нет. Неведомая сила вновь подключается и бежит ровно сквозь твои мышцы.
Это не тусклое солнце воли. Это явление можно почувствовать только в борьбе. Может, ради этого чувства, ради этой «вольтовой дуги» люди и занимаются борьбой?
Пошли разные городские и республиканские соревнования. Мне давали грамоты и даже какие-то кубки. Однажды, зимой, в девятом классе приперся домой радостный, с очередной грамотой. Родители только что раскрыли коробочку. То ли мама получила премию, то ли отец. Купили кассетный магнитофон «Весна». Записывают свои голоса, смеются. «Весна» оказалась машиной надежной.
Друзья магнитофоны уже имели. С летних получек купил магнитофон Седик. Под названием «Романтик». Это была не приставка, а автономное устройство.
А вот у Иванчика была приставка. Называлась «Нота». Подключалась к ламповому радиоприемнику. С прекрасным сочным звуком.
Но больше всех повезло гордому Ларре. Мать купила ему магнитофон «Снежеть», с четырьмя дорожками, с громким и чистым звуком.
У меня магнитофона не было долго. Деньги, что зарабатывал летом, отдавал родителям. Протестов это не вызывало. Материальное положение семьи было нелегким. А между тем приставка «Нота» стоила 80 рублей. «Романтик» обошелся Седику в сто тридцать, а «Снежеть» Ларина была уже стоимостью в двести десять рублей.
С чего все началось, не помню. Видимо, все началось с Жени, с лаборанта. У Людмилы Ефимовны в кабинете физики лаборантом трудился студент-вечерник Женя. У Жени была приставка, как и у Иванчика. К приставке прилагались великолепные записи. Они были идеальны. Женя был меломан.
В лаборантской на полочке папки. Для каждой рок-группы – отдельная папка. Были и статьи из журнала «Ровесник» - популярного в семидесятых издания. Были вырезки из «Музыки и жизни», «Кругозора», каких-то прибалтийских и польских журналов. Адептами рок-веры чаще становились студенты-технари. Это были поклонники жесткой музыки. Их беспокоила чистота записи.