Кузнечный рынок сверкает никелем прилавков. Мерцают стекла лотков. Проходишь мимо - нежный холодок струится от металлического великолепия. Морозильные установки работают. Привык к иному - мрамор, подернутый серым, парное мясо, никакого стекла. Берешь вилку с двумя длинными зубцами, цепляешь кусище свинины, рассматриваешь, не спрятана ли косточка. В Ленинграде мяса не повертишь. Утрачено чувство интимности, что передается через мясные пласты. Типа: «Куплю, пожарю, буду кушать. Процесс еды - интимен. Лучше не ронять куски изо рта, резво закидывать их в рот. Там - скопление нервных окончаний - язык, небо, десны. Продукт получаю из ваших рук, продавец! Не обманите». И тетка за лотком хлопочет, как добрая бабушка, клянется: «Все будет хорошо с чудесным кусманчиком. Свинья еще вчера бегала по двору».
На Кузнечном свинина, баранина, говядина, как дары высокопоставленным обжорам от международных делегаций. Смотреть через стекло. Яркое освещение. Руками не прикасаться. Если килограмм свинины под четыреста рублей, прикасаться не стоит. Остается любоваться. Долго не насмотришься. Вползает неприятное чувство. В современных моргах никель также чист и прохладен.
Словно яркие восточные ковры, прилавки с фруктами. Подобно длинным дорожкам накрыли столы. Кругло, крупно. Рисунок объемен. Бока овальных, одинаковых по размеру яблок (зеленые, желтые, красные), груши, гранаты, киви, оранжевые мандарины, апельсины. Здоровые грейпфруты, темно-вишневые плоды гранатов. Есть ананасы, топорщатся зелеными хвостиками, похожими на молодые побеги алоэ. Если в мясных отделах встречаются русские тетки-торговки, то фруктами, сухофруктами, сладостями заведуют азиаты. Позы – не расслабленные, а энергичные, вызывающие. Нет покупателей, но вид варягов горд, вызывающ.
Рыбины лежат на колотом льду. Кажется, рыбой никто не торгует - ни русские, ни азиаты. За прилавками никого нет. Мощные аквариумы. Огромные осетры грузно, словно сытые акулы, перемещаются в зеленоватой воде. Бешено работают установки, нагнетают кислород. Облако микроскопических пузырьков рвется к поверхности. Осетры ленивые, еле колышут плавниками. Лисьи мордочки рыбок чутки. Колеблются длинные усики. Самый крупный экземпляр уперся носом напротив моего лица. Смотрим друг на друга. Не выдерживаю мертвого рыбьего глаза. Это, скажу вам, тяжелое испытание. Тварь (как и сом) может питаться мертвечиной. Оценивает - живой я или коньки отбросил? Остальные молчат на заднем плане, ждут сигнала. Будет знак - подплывут, станут нежно касаться мертвой плоти усиками. Какое у осетра вкусное белое мясо! Отворачиваюсь от водоема. 800 рублей килограмм. Рыбин продают живыми. В отсеке морепродуктов прилавки пусты, не закрыты стеклами. Два мешка крупного золотистого лука.
Идешь вправо. Лавка антиквариата. Рыба, лук, старые канделябры в виде вакханок, поддерживающих подставки для свеч. Свет выключен. Торговли нет. В полумраке огромное полотно: южный парк, солнце, суета причала, флаги. Снежный лайнер кажется тощим из-за высоких, вырывающихся из воды, бортов. Корабль напоминает топор-колун, наполовину вбитый в морскую твердь, да так там и застывший. Цена картины 280 тысяч рублей. Лавка забита крепкими, умелыми картинами. Нет ни одной дешевле ста тысяч рублей.
Выхожу на улицу, недовольный ужасной дороговизной. Дома на противоположной стороне разноцветные, как рыночные яблоки, поставленные по линеечке. Целый квартал сооружений одной и той же высоты. Первые этажи забиты лавчонками, магазинчиками. В подвалах кипит жизнь. Обочины забиты автомобилями.
В подпол ныряет лестница, ведущая в музей-квартиру Ф.М. Достоевского. Толпятся странные молодые люди в темной одежде. На девушках - длинные черные юбки, головы закутаны платками. Чистые мусульманки. Стройный, с бородкой, юноша картинно оперся ногой о бордюр музейной лестницы. Мне мальчик сует брошюрку, которую резво вытаскивает из сумочки. Читаю: «Достоевский - пророк земли Русской». Улица Марата развертывается в небольшую площадь. Высокое желтое здание с шестью колоннами дорического стиля поддерживают портик с надписью: «Музей Арктики и Антарктики».