У городов, пропахших гарью,
На бедных, глинистых полях,
Срывает трактор грубой сталью
И зелень хилую, и прах.

Когда полдневное светило
Нагреет клык, что землю рвет,
Тысячеместная могила
В глубоких ямах предстает.

Труба, еще одна тревожно
Дырявят небо, не коптят.
Везут усопших осторожно
С хрущевских крупноблочных хат.

Венки бумажные, а розы -
Китайский липкий целлофан.
В глазницах умершего - слезы.
Он, видно, был не сыт, но пьян.

Два перекрестья и жердина -
Знак века жжется, как клеймо.
Им метят вялую скотину -
Не «му-у-у» мычит она, а «мо-о-о».

Ее в селениях довольно.
Погосты душат города.
Могильщик спросит: «Как, привольно?
Подохнем скопом?» Скажут: «Да!»

Ушедший век железом брякал,
Метал кишки на грязь колес.
Но на погостах кто-то плакал
Под шум осинок и берез.