Чем разбить скорлупу? Оглядываюсь - заброшенный сельский клуб. Сиденья выломаны, унесены, занавес со сцены содран, а сама эстрада полуразобрана. Двери распахнуты – в помещении еще холоднее, чем на улице. Голос невидимого: «Мы поможем». Пустота, холод, да еще и яйца хотят расколотить. Погружаюсь в страх. Истерично завизжал: «Ничего не трогать! Пошли вон! Я сам!» Отвечают: «Давай! Вот наши ядра выскакивают из-под наших кур».
Звон. Вижу: останавливается карета. Входит изящный мужчина в камзоле тонкого сукна. Я: «Какой век?» Камзолистый: «Ух, какие яйца! Отдай! Скажу не только про век, но и про тысячелетие». Я: «Убирайся! Ничего не дам. Жулье расфуфыренное». В камзоле: «Молодец. Знали, что твердый мужик. Яйца - это от нас. Кушай. Только тебе можем заказ сделать». Я: «Чего?» Пришелец: «Теперь у тебя еда есть. Можешь думать. Ты ведь аналитик?» Я (с гордостью): «Конечно!» - «Ну, вот, - это франт, - у нас президент есть. Пишешь план, как из президента царя сделать». Оба понимаем, о чем речь (как нам кажется), дружно ржем. Я: «Думал, отчего яйцо не одно, а два. Теперь ясно. Президент - царь. И чтоб ни одно трещинку не дало. Но здесь - клуб заброшенный. Пишу, где придется. Хоть на коленке. Но ведь мороз. Чернила застынут».
Грузим огромные шары в багажный отсек. Кони ржут, шарахаются. То ли из-за яиц, толи оттого, что у молодого человека сквозь густую гриву волос рожки проклюнулись. Потрогал свою макушку. Совсем лысый и - тоже рожки. Говорю: «Семь бед - один ответ!» Экипаж черный, а как лошади забеспокоились, превратился в белый, и невидимая кисточка начала разрисовывать бока удивительными цветами. Спутник прикрыл рожки шляпой, крикнул: «Как жениха, вас везем. Знаем - умный. Будет у нас царь - хорошо будет!»
Сели, но никуда не едем. Человек говорит: «Приехали». Вылез - клуба нет, деревни нет. Есть дворец. Оттуда выходит Ф…в. На одной ноге и костылях. В пыльном парике: «Хочу, - говорит, царем, а не президентом быть». Идем во дворец. Внутри - пустой заводской цех. Ф…в бормочет, что избалован я, тепла хочу. - «Тепло?» - спрашивает. Я: «Даже жарко». Ф…в заявляет: «Сначала - ритуал. Потом - работа». Посреди цеха здоровая деревянная горка. Наверху ее стоит карета в цветах. Человек в камзоле зовет: «Поднимайся, садись в карету. Если, съехав, выживешь, будешь женихом-аналитиком, примой-балериной, да хоть и чертом лысым». Я: «И так облысел тут с вами, рога отросли». - «Тогда катите сначала яйца», - кричит снизу Ф…в. Два шара с грохотом покатились по настилу. Прямо на нас с Ф…вым. И - быстро уменьшаются. Между ног наших проскочили малюсенькие перепелиные шарики. Горка исчезла, цех исчез. Ф…в орет: «Ах, вот ты как!» Ни цеха, ни горки, ни кареты.
Снова сельский клуб. Страшный холод. Сквозь сон пробивается бормотание телика. М. смотрит канал: «Дикая природа». Европеец в шортах бредет по каменистой пустыне, рассуждает: «Все-таки Дарвин прав. Человек - примат. Его хромосомы на девяносто пять процентов совпадают с хромосомами шимпанзе. Представляете? - Миром правят обезьяны! Две вещи выделяют гомо сапиенса из животного мира: речь и умение управлять огнем. Павианы в стаде имеют иерархическую структуру. Альфа самец, а вокруг более слабые. Но вот лидер одряхлел, и более слабые особи либо убивают, либо изгоняют его. Слабый к слабостям сильного чуток. А вот павианы ведут себя не типично для животных. Буйволы в момент опасности: быки - рога вперед, а внутри круга буйволицы и детеныши. Даже у свиней - поросята в центре. У павианов, наоборот: сильные замыкаются в центре, а по окраинам выставляют молоденьких павианчиков - солдат. Как у людей с теми, у кого власть. Вот смотрите, нам удалось снять драку приматов. Что касается каннибализма…» М. переключает канал: «На «Дикой природе», - говорит, - всегда гадости. Либо убивают, либо пожирают объедки. Обожаю крокодилов и питонов». На другом канале хвалятся своими успехами транспортники с «Возовоза». Вылезаю из-под одеяла, иду в ванную комнату. Долго стою под холодной водой в душе.