Откуда прорыв – соха, а потом атомная бомба? Отсюда – из подвига новой элиты. До сих пор жгет «сталинский перчик» задницу тех, кто имел свой гешефт на этой драме – вот вам, ребята, выбор: либо знание и аскетизм, чистый и плодотворный, либо животное отрицание всего человеческого.
Не позволю издеваться над Чапаевым! Он погиб, чтоб появился я – человек нового общества. Но как много людей по другую сторону баррикад!
Влюбленных исключили из лагеря и отправили по домам. Девица, между прочим, была лауреаткой каких-то московских конкурсов, тоже писала сочинение, но итогов не дождалась – убыла на Родину.
Как с ребятами разобрались местные Монтекки и Капулетти, сказать не могу. Мы разбирали их поведение после поездки в Севастополь. Был серый денек, чуть штормило. Мы с малышней стояли напротив памятника погибшим кораблям, и волны белыми бурунами кипели возле его постамента. Когда зачитывал проект решения о высылке двух влюбленных из лагеря, в голове торчал скорбный орел с траурным венком в клюве, нависший над Севастопольской бухтой.
Было тяжело. То, что делаю, – мерзостно. Сам же выхожу подлецом, в индивидуальном плане. В смысле же общественном в душе зрела гордость и ощущение власти. У них там – любовь, а у нас здесь – власть. И власть во мне. Она – сильнее любви. Но все же – тяжело. Тут явилось мне тусклое солнце воли. Его свет был там, где алела прелесть власти.
Нехорошая история. Рана до сих пор болит.
Уроки из этой истории были сделаны. Над смрадной суетой царило чувство покоя. Зелень кипарисов и магнолий, легкая желтизна чинар и спокойное серое море. Засыпающий к зиме Аю-Даг и ни одного дождя за всю смену. Посреди красоты вставал, как сфинкс, гигантский Ленин. Он тоже был древний и правильный, как античный циклоп, уходящий в море, старающийся поймать мелких спутников Одиссея.
Если тебе плохо от людских страстей и глупостей – не растворяйся в них. Всегда есть пространство, куда можно подняться, туда, где серое спокойное море и засыпающие горы.
Я в любовной истории моих временных товарищей играл мерзкую роль – собрания, бумаги и голосования. К тому же парню везет – лауреат, вожатые его любят, а он ненавидит анекдоты про Василия Ивановича и Петьку. Ко всему прочему, его обожает малышня из отряда «шпротиков». Он горд и одинок. Ни на одну девчонку в отряде не обратил внимания. Когда в лагере танцы – тогда входило в моду словечко «дискотека» - и из мощных динамиков на волю рвутся свежие группы «Бони-М» и «АББА», этот мутный парень уходит к малышам и там рассказывает им сказки.
«Бони-М» поначалу понравился. Но скоро понял – не та музыка. «Криденс» - музыка первой любви – четкая, не пышная. На живую нитку. Но держится до сих пор. «Бони-М», да и «АББА» - не «Deep Purple» и уж тем более не «Led Zeppelin». Музыка нетрезвых людей и разухабистого веселья. Но «Криденс» и «Deep Purple» в 75-м году, в Артеке, на дискотеках не играли.
Не любили меня в отряде. На это было наплевать. Они думают, что сволочизм – надменный, ранящий – моя черта. Ну и пусть. Мне – ни холодно, ни жарко. Оттого, что у меня есть то, чего нет у них. Ребята все умные, талантливые, редкие. Но и на это наплевать. Внизу, у подножия Аю-Дага, – серое спокойное море. Вот на то, как море живет во мне, ласкает тишиной душу – на это не наплевать. Это – мое, и этим ни с кем делиться не буду. Людям это и не нужно. Моя душевная шелуха.
Главное – голосовали все так, как приказал я. Подлец, по их мнению (да и по моему мнению тоже). Подлость, как и благородство – понятия относительные. Единственное, что похоже на абсолют в коротенькой жизни – способность человека ощущать природу. Не видеть, но догадываться, что там, в высоте, есть нечто, что благостно твоей душе и мудро, и красиво. И – тусклое солнце воли. После разборок выходил за стеклянную стену корпуса и брел по дорожке, меж желтеющих деревьев и опадающих листьев.