Шувалов говорил, преодолевая в моей голове ощущение (не слишком приятное) «женщины». Механика тела проста: женщина - мой оценивающий взгляд (даже если не желаю оценивать) - вывод. Отрицательных выводов больше. И - лучше бы особа противоположного пола помолчала. Как правило, говорят не то, что хочешь услышать. Это базовый посыл к предположению: ну и дура, лучше бы помолчала. С противоположной стороны процедура похожая. Предполагаю: вывод не лучше - закрыл бы рот, хам! Есть отличие: мужик не в состоянии быть настолько приторно лживым. Когда «не девчонки» (юницы еще имеют ресурс молодости, чтобы безнаказанно дерзить), а бывалые тетки (ресурс потрачен неизвестно куда и зачем) принимаются льстить с прагматической целью, во рту у меня возникает привкус жженого сахара.
Во втором ряду сидел облысевший (словно после химиотерапии) очкастый молодой мужчина, фигурировавший в качестве лидера странной организации какого-то народа, который зачем-то объединился в борьбе с дырками на дорогах. Вот к нему-то как раз и подбежала женская фигура (в три дня не облетишь) в просторной белой рубахе, с короткой, мальчиковой, стрижкой. Лысоватый «ботаник» из «фронта» тщедушен, а тетя «свалилась» на моложавого губернатора двойным весом: центнер плоти, тепло фальшивых улыбок, поздравлений, восторженных восклицаний. Тут же нарисовался сытый дедок с бородкой, заходящий то справа, то слева обширной фигуры мадам. Подхихикивал, совал ручонки для приветствия, блеял «м-д-да, у-г-гу, ага-ага». Мадам извергала здравицы: «Герой… Да как же вы… Ну, умница… Всегда знала и всем говорила…». Облысевший мужчинка - стреляный воробей: чуть улыбался, запрокидывал голову, хватал хлопотливые ручонки дамы-полуторки. Она вырывала ладошки, воздевала их к хрустальным люстрам Большого зала заседаний, восклицала: «Нет-нет, и не говорите!» Очкарик избегал встречаться взглядами с «белой слонихой». Выражение лица говорило: «Тетенька! Наши пионеры собирают макулатуру. Не дадите ли?» То есть: мы бедные, убогие, и вы, дамочка-толстосумочка, ничего от нас не добьетесь. Могу терпеть кликуш, истеричек, холодных и горячих, но женщин с подобными «подходцами» не переношу. Ответ один: «А не пошла бы ты подальше, Лиса-Алиса!» Но работа требует сдержанности - надеваю маску сурового нейтралитета. Льстящие это чувствуют. Минут через десять «хлопья» лизоблюдства отпадают, как осенние листы клена.
Шувалов рассказывает о горестях наших. Экономика капризна, рост незначительный, всех достойно обеспечить пока не в состоянии (сам-то он себе и своим потомкам благосостояние обеспечил). А перед глазами у меня не вице-премьер, а толстуха с прической, намекающей на лечебное заведение, из которого ее только что выпустили. Когда Шувалов заявил: «Без цифровых подходов в экономике жизни не будет», наваждение ласковой просительницы исчезло, исчез и привкус жженого сахара во рту. Начальство с трибуны продолжало «жечь глаголом»: «Пригласили министров и чиновников на слушания. За рубежом схожие проблемы. Противоречие: компьютеризация неизбежна без большой открытости, но что же с персональными данными? А с теми, кто доверяет бумажным носителям - паспортам, свидетельствам, денежным знакам? Что делать с виртуальными деньгами? Единое экономическое пространство. Переведи все в цифру - открытость. Злоупотребления на таможне, контрафакт. Сопротивление сильнейшее. Ввели электронную сертификацию на шкурки ценных пород зверей. Очень не понравилось. Готовимся отцифровывать поставки лекарств. Возражения сильные: будто бы с рынка исчезнут дешевые товары. До социальных последствий недалеко».
Про «социальные последствия» слушать люблю, согревают кровь в износившихся венах. А проблема верующих, которые заявляют, что шизация-компьютеризация - концлагерь похуже сталинского ГУЛАГА? Суть их противостояния в этом, а уж потом рассуждают о грядущем Антихристе. Почудилось: князь мира сего выглядывает из-за спины спикера с архизначительными бровками и внимательно следит за речами ораторов, слегка улыбаясь.