Тщательно побрился, намочил холодной водой полотенце, протер шею, грудь, руки. Полегчало. С.П. разглядывает серые тапочки, рассуждая: «Новые, беленькие. Дают бесплатно. Старые оставлю, а новые, прямо в пакете, возьму. Юрьевич, будешь брать?» Отказываюсь, мрачно вещаю: «У меня тапочки белые. В туалете десантник полчаса готовился к непредвиденным обстоятельствам. Случись что, и я - с белыми тапочками, хоть и жертва печальных событий».
С верхней полки чуть ли не рушится соседка в маечке, мучительница ночная: «Не шутите так: накаркаете!» Кажется, дама за ночь опухла, увеличилась в объеме. Короткие волосы растрепались, приобрели цвет строительной пакли. За окном ритмично посверкивают желтые фонари, дневными лампами умыты пригородные платформы с редкими пассажирами, ждущими электрички. Они и проносятся, полупустые, взрезая, словно блестящие скальпели, предутреннюю темень. Местность ровная, по ней рассыпано горохом множество огоньков. Ближе к городу огоньки взбегают в небо - многоэтажки. Торговые центры, стада пригородных автобусов. Моторы работают, выхлопные газы клубятся белыми облачками. Мороз. Сильный.
Появились церкви, «хрущевки», «сталинки», сумятица московской застройки девятнадцатого века. В больную голову врывается радостная мысль: «Ботинки с носками отлично высохли. Спрашивают про нежность, ласку. Вот они, впитались в сухое тепло обуви».
Соседи торопливо напяливают зимнюю одежду. У мужика летят в стороны рукава (едва успеваю увернуться). Женщина - в блестящей шубе. Лоснится черным тюленем. Прощаются. С.П. помогает мне закинуть рюкзачок.
Платформа, снежок, будто осевшая мучная пыль. Изо рта пар. Нам заказали номер и автомобиль в Администрации Президента. С.П. вызнает подробности по сотовому. Веду его не через зал ожидания, уходим от платформы налево. Преддверие солнечного дня тревожно. На рассвете небо опасно по-серьезному. Сверху - темень. В середине - синь. Снизу вовсе не сочетаемое с серединным аквамарином - морковное, рыжее свечение. Небо застыло перед тем, как распахнуться. Чувствуется и слышится - будто бы жужжание электрических проводов. Шпиль гостиницы «Ленинградская» хищной иглой пронизывает три слоя: остывающую тьму, синь, приготовившуюся к удару рыжую полосу рассвета. Памятник Николаю первому на вокзальных задворках. Фигуру царя окружают энтузиасты паровозного дела: братья Черепановы, Мельников. С.П. просит сфотографироваться рядом с Николаем, одновременно вызнавая, кого тут взгромоздили. Рассказываю о жестоком противодействии ямщицкого лобби (тракты, постоялые дворы, почтовые станции, смотрители, конюхи, десятки тысяч лошадей, корм, особое министерство, чиновники, подрядчики). Куда людишек, лошадей девать? Полезны ли английские двигатели? Сколько дров, угля, специалистов, мастеров, стрелочников потребуется? Судили-рядили, деньжищ на взятки ушло дикое количество. Выходило - выгодна «железка». После реформы царя Александра второго предприимчивые крепостные ударились в железнодорожный бизнес. Рассказываю о Щусеве, выигравшем у Шехтеля конкурс на возведение Казанского вокзала (около Щусевского бюста С.П. также делает фотографию). Показываю на противоположную сторону площади. Ярославский вокзал - терем. Здесь постарался соперник Щусева, а сама дорога (с вокзалом вместе) возводилась на частные деньги. Тут уж обогатился Мамонтов.
Служебный «БМВ». Водитель приветствует С.П. так, будто они старые знакомые. Обсуждают дела. Неожиданно ржавая полоса рассвета расходится, как плохо зажитая рана. Смертоносными лучами «просунулось» солнце. Кто-то ударил страшно в трухлявый щит неба булавой. Ядро, беспощадно яркое, усыпанное длинными зубьями, принялось яростно «драть» утро.
