Берем еще правее и по перешейку, между двумя водоемами, приближаемся к сахарно-белой стене с узкими бойницами в каменных выступах, бегущих наверх цитадели. В., хлопая перчатками, согреваясь, говорит: «Как будто крепость. Но старинная и игрушечная. Кто-то специально строил не для войны, а на потеху». М. возбужденно вскрикивает: «Так это же Феодоровский городок! Вот он какой! У меня о нем есть статья. Конференция была и по городку как памятнику русского модернизма, и по стилизованному храму. Будто бы все, как в Древней Руси, а строили по проектам Щусева, Шехтеля. Расписывали Васнецовы. Писать - писал, а самого городка за столько лет, что живу в Ленинграде, не видел ни разу».
«Натыкаемся» на мемориальную доску. Здесь отбывал военную повинность Сережа Есенин. В первую Мировую в крепости располагался стационарный пункт санитарного поезда. Ратником при поезде как раз и служил поэт. В. говорит: «Маяковский - крутой, а умудрился не воевать. Сталин назначил Владимира Владимировича великим пролетарским поэтом. Великий крестьянский поэт Есенин также избежал передовой. Вот Гумилев, эстет и поэт-символист, с дворянским уклоном, отчаянный был рубака. Под пулями был, уцелел. Но уж «слишком» не свой был для новой власти. Так и казалось - выпендривается. Заговор дурацкий, бесперспективный. Будто специально на рожон лез. Расстреляли. Великий же еврейский поэт Пастернак не воевал, а учился во вражеском университете, в Марбурге. Но как же Серега-то оказался в тиши дворцовых парков, свиста пуль не слышал, под смертью не ходил? Деревня Константиново, четыре класса школы (в третьем классе из-за неуспеваемости сидел два года), Спасо-Клепиковская учительская двухгодичная семинария - вот и все образование. Учителем никогда не был, а был служкой в Сытинской типографии. И, вдруг, за полтора года превратился в поэта. Выступал перед царственными особами. Они златокудрому мальчику в лаковых сапожках рукоплескали. Цирк какой-то! Блок, Гиппиус в знакомцах. Либералы. Твердят - народный самородок. Но кто приказы подписывал, документы пропихивал: Серегу Есенина под пули, в кровь и грязь - не брать?» М.: «Тут – полковник Ломан, очевидно. Изобрели телефон - появилась прослушка. А аналитики да шпионы (еще со времен хитро-мудрой Византии) на Руси всегда в достатке были. Не хуже англичан. Государева секретная служба кормила неплохо. Ломан с помощниками явление оценивали комплексно. Понимали: во дворцах, по паркетам, Гриша Распутин шастает, а отец Иоанн, завидуя, Гришу вместе с Толстым проклинает. Монах Илиодор Гришу оскопить желает. И как тут не появиться в царских покоях Сереже Есенину!»
