Спрашиваю, где ближайшая «черная» лестница на третий этаж. Поднимаюсь в анфиладу небольших зальцев, каждый из которых оформлен в стиле различных эпох. Классическая мебель. Неоклассическая. Стиль арт-нуво. Зал Росси. Зал мастера Гамбса. Средневековый зал.
Неожиданно оказываюсь в «тяжеловесном» помещении. Плотный коричневый цвет панелей укрывает с головой. Врастаю в стены. Движения замедляются. Поблескивают стеклом книжные шкафы. Стекла взяты крест-накрест рейками. Тяжелый стол, кресло. Темный паркет. Лестница на антресоли, где снова зеркальные шкафы. Кожаные корешки книг. Тысячи книг. Кабинет-библиотека Николая Второго. Будуар. Словно «проваливаюсь» в зал, набитый древнеяпонскими редкостями. Добираюсь до многочисленных фигурок нецке. Японцы - фанаты маленького. Есть государства, страдающие гигантизмом. А есть свихнувшиеся на мелочах - чайная церемония, садики камней, маленькие ножки, с детства зажатые колодками. Смешные домики из бумаги и фанеры, микроскопические сосенки и дубы. Маленькие острова. Народищу тьма. Страх перед цунами. Смешные они, японцы. Полагают: прикинутся маленькими, и судьба, сотрясающая землю, вздыбливающая волны-стены, не заметит, пощадит. Старцы со сморщенными личиками хохочут, из глубин своей малости, над людьми, затеявшими со стихией игры в поддавки. Кто только дал им сталь для изготовления броненосцев в первую Мировую или раньше - в русско-японскую? Кто натравил их во Вторую Мировую на американцев? Хороша роспись по шелку - богини с одутловатыми щеками.
За полукруглыми окнами стемнело. Густо-темная синь, в которой нервно вибрируют фонари и гирлянды на деревьях. Петропавловка «облита» желтым светом. Проносятся машины. На их «задницах» красные фонари, словно прокисшие черви.
Монголы. Надписи на тряпках, хитрые Будды - поголовно пузатые, с огромными мочками ушей. Вот - Индия. Слоны, обклеенные осколками стекла, блестящими красным, желтым, фиолетовым. На Руси фиолет не признавали: цвет Нечистого. Как можно смешивать алый и синий - цвета победы и смерти! У испанских классиков (Сурбаран) суровые священники в одеяниях, подбитых фиолетовой подкладкой. Кардинал Ришелье любил фиолетовый, на фиолетовой ленте носил бриллиантовый крест. Видно, в Индии деревья корявы. Мебель, из верченых-крученых кореньев, черная.
Пробегаю византийскую мозаику, спускаюсь к экспонатам восточного Причерноморья: осколки надгробий, боги с отколотыми носами, погребальные ларцы, деревянные саркофаги. Под лестницей - длинная древняя лодка. Выбили ее из цельного толстого ствола, обнаружили, когда обвалился крутой бережок кубанской речки.
Вот мощный хищник - то ли собака, то ли тигр. Пасть раззявлена. Чудище, на кривых ногах, словно хохочет в тусклом царстве саркофагов. От наконечников стрел, копий, изъеденных ржавчиной клинков пытаюсь вырваться к свету, на верхние этажи. Музей, словно испанский челнок, набитый золотом, тяжел. Медленно плывет по водам бытия, подгоняемый ветром истории. Заведений с таким «грузом» в мире один-два и - обчелся. Тяжко и мне. Ноги гудят. Держусь за перила, «выползаю» меж сахарно-белых колонн помещения, где Екатерина Вторая и Станислав Август. На польских, красного цвета, штандартах белый орел. Поляк увлекался итальянцем Белотто и, особенно, немцем Менгсом.
Надвигается неподъемное сооружение. Нечто пузатое, в завитушках, рококошное. Весит изделие, высотой метра в три, несколько тонн. Почерневшее серебро. Червленое золото. Гробница святого Александра Невского. Невского пригласили новгородцы. А спасшись от крестоносцев, укрепили Республику. Кровью русские князья залили торговый город. Спас же его русский князь Александр.