В Москве, в Третьяковке, взяли моду - везут сразу всё. Трах-тарарах - и вот вам, почти весь Серов. Готовятся везти Айвазовского в несъедобных количествах, Рафаэля, Пиранези. Поговаривают про пинакотеку Ватикана. Москва - мешочный город. Проходной двор. В искусстве - подход оптового предложения. Не выставочные залы, а супермаркеты, и публика ломится, словно на дешевой распродаже. Походил-побродил, а не овладел.
В Эрмитаже - иное. Антонелло да Мессина - одна работа. Но какая! От нее идут лучи. У тебя есть сеть-душа. Тончайшее излучение прекрасного ловит стопроцентно. Никакой компьютер не заменит. Около да Мессины стоял час, все «впитывал» таинственное «свечение». Грубое сравнение: клад, гребешь золото, но уже некуда, не поднять. Наливаешься «соком» прекрасного, еле стоишь, отяжелевший, возле полотна. Ноги не подъемны, нет сил покинуть груду сокровищ. А все же лечу мимо освоенного, взятого в память навсегда.
Люди заворожено смотрят на бриллиант. Лица напряжены, рты приоткрыты в изумлении. Точно такое же выражение у человека, впервые увидевшего картину Леонардо. Помня о том, что Москва - город колбасы, а Ленинград - город пирожных, настраиваюсь на сладенькое. В этот раз - Федерико Баретти, «Явление Христа Марии Магдалине». Мастер позднего Возрождения. Работа - не маленькая, но и с полотнами Тьеполо не сравнить. Размер средний, ощущение потрясающее. Пусть обвиняют позднее Возрождение в нарочитой изощренности, в «сладкости». Люблю сладкое! Не очень дорогое. Пирожные-корзиночки, коржики, петушки на палочке - мое. Жареные пирожки с повидлом, с яблоками, с творожком - улет! Баретти - пряничек с начинкой, мягкий, белый, с глазурью. Зал, где размещают диковинки, - 260-ый. Небольшие выставки, сравнимые с экспозицией драгоценных механических игрушек, можно увидеть в помещении №307.
Сотни залов, набитые несметными ценностями! Каждое помещение уникально в оформлении. Пространство, заполненное древнегреческой посудой - это ли не чудо: мощные серые колонны, наборный паркет. Некоторые кувшины помещены под стеклянные колпаки. Я, насытившийся золотым кремом искусства, с жалостью вспоминаю о несчастных людях. Они не видели камеи Гонзаго! Кое-что из выставленного не является моими «друзьями». Луиз Буржуа, странная старуха, налепившая по всей Европе фантасмагорические скульптуры, подарила Зимнему ядовито-зеленое существо (то ли гепарда, то ли грифона с множеством женских грудей на передней части тела). Выкинуть бредятину неудобно. Поставили в маленький зальчик с древнеримскими светильниками. Там ее и увидел в первый раз. Содрогнулся. В этот раз уродину на привычном месте не обнаружил. Неужели выбросили? Или отдали стервозной дамочке, наподобие Ксюши? И лишь случайно обнаружил резиновую многогрудку. Не буду говорить, где она теперь стоит, чтоб другие не раскопали.
Войдя в зал, где развернули экспозицию «Земля Грифона», погрузился в атмосферу Восточного Крыма. Сухие желтые травы, курганы, вольные ветра и выцветшее на солнце небо. Беспокойный пролив между Черным и Азовским морями. Греки считали Восток Крыма далеким Севером. Кажется, Страбон, описывая край земли, заявил, что охраняет границу между царством людей и бесконечностью страшный зверь, крылатый Грифон. Похож на барса с крыльями. В мире бесконечности - высокие горы, над которыми парит крылатая кошка.