Яблоки Семиренко с вида страшные. Кажется, что укусишь - зубы оставишь. Зеленые, плотные. Но ожидаемая кислота - отсутствует. Все сладко, здорово. Нарезаю ножиком дольки. Медленно пережевываю, размышляю о концерте в Новой опере. Почему такой сильный ветер на Неве? Такой же крепкий, как яблоко Семиренко. Такой же хлесткий, как освежающая сладость фруктовой мякоти. М. ставит на видеомагнитофон для просмотра диск поездки в город Мессина. Синее море, корявые сицилийские скалы. Электричка несется вдоль апельсиновых садов и убогих деревень. Дома - из бетонных блоков. Блоки - тоненькие, крыши - плоские. На обширных верандах пальмы в кадках и розовые кусты в малюсеньких садиках. Откровенно сушится белье на веревках. Узкие дороги. Машин мало. Потертые мужики едут на велосипедах или мотороллерах. Стены железнодорожных станций, близко стоящих к железной дороге домов расписаны граффити. Много трафаретных изображений Че Гевары. Красные звезды. Неумело. Подмосковные гопники расписывают стенки пристанционных гаражей гораздо изощреннее.
«В взвинченной изощренности малограмотного человека - смысл этой настенной грязи», - не пережевав дольку, мычу я. Бедный юг Италии. Здесь бедность, несмотря на вечное лето и синее море, приобретает знакомые русские черты.
Мессина малоэтажна. Тесные улочки. Ощущение пропыленности дорог, тротуаров, листьев на деревьях. Здесь родился Антонелло да Мессина, художник, столь уважаемый мною. Дядька был прорывной. Или - подрывной для всей западноевропейской культуры. Масляные краски, реализм простых лиц. Неожиданно, словно воронки после артобстрела, возникают маленькие площади с фонтанчиками. В центре одной из площадочек возникает оперный театр города. Малюсенький. Центральные арки высотой в полтора средних человеческих роста, обрамленные убогой колоннадой, скрывают в глубине закрытые деревянными щитами окна. Они, как и все здание, создают впечатление закопченного пожаром, который удалось быстро потушить.
Дома черны оттого, что построены из застывшей субстанции близлежащего вулкана. Черное и голубое. Да еще оранжевое - круглые большие апельсины. Резкие контрасты - вот что сформировало глаз ниспровергателя основ. Если бы да Мессина жил во второй половине XIX века, уверен, возглавил бы нечто из ряда вон выходящее. Например, стал бы вождем фовистов.
Музей живописи, в знак протеста, выстроен из белого камня, украшен веселенькими и желтыми красками. При виде оперного театра яблочный сок во рту начал горчить, словно кто-то в него добавил перца. А при виде одноэтажного веселого музея с зеленым садиком, засаженным розовыми кустами и лимонными деревьями, сок вновь приобрел идеальную сладость.
«Вход в музей обошелся в два евро», - сообщает М.. - «А выход, - по-тупому острит поддатенький В., - выход бесплатно». В прохладных залах – никого. «И что интересно, - это М., - нет кондиционеров». - «А ведь виды Сицилии должны бы привести меня к Ницце. Там и там - юг. Ничего подобного. Видать, Ницца и Мессина очень непохожи». Есть в музее работы легендарного художника. Есть флорентийцы, венецианцы, римская художественная школа. А к какой школе относится бунтарь и уголовник Караваджо? Или же одинокий Антонелло? Никто не скажет: мессинская школа. Из Европы сюда не ехали. А Рим? Великий Пуссен, француз, а - в Рим. Щедрин - в Неаполь. Иванов - снова в Рим. Видно, боялись вулкана и черной пыли.
В окрестностях маленькой деревни, где остановились М. с матерью, издырявленные, как зубы старика, скалы. Три этажа. В комнатах - стол, стул, телевизор. Двуспальная кровать. Обширный балкон с пластиковой белой мебелью. Мама спит на балконе, на синем надувном матрасе. Ночью М. идет по селению. Ветер. Сильный шум прибоя. Фонари желтые. Ощущение, что свет их ветер растаскивает по влажной жаркой тьме. Там, где море, - абсолютная тьма, и лишь слабо освещен древний норманнский замок на ближнем холме. Сооружение с бойницами очень похоже на дзот, слепленный из бетона во время Второй мировой войны.