Потом – бабушка-бомжиха. На ней три пальто (верхнее перетянуто веревкой). Два платка. Верхний, пуховый, засыпан мелкими снежинками, съехал на лоб – только нос-кнопка торчит. Мелет снежную массу огромными валенками в галошах. Переходит дорогу. На переходе приспускаюсь с седла и отталкиваюсь ногой (а надо слезать с велика полностью). Но нет же никого. Бабка, сквозь беззубые десны, злобно свистит: «Слезать надо». Шипение четкое, дама, в прошлом, интеллигентная. Но, как у Веллера в «Бомже», жизнь швырнула женщину на дно. Сказал бы: «Бабушка, пошла вон!» Сдерживаюсь. Не из жалости, а потому что ругаться с пожилыми не стоит. Грязью обделанный останешься. Еду по обочине. Проезжающие сигналят - или: «Придурок!», или: «Осторожно, велосипедистик убогий! Видишь, на «Лексусе» еду?»
Уже не молодой мужчина добивает: «Зачем зимой катаешься? Ходи на лыжах». Подумал: «Тебя не спросил, на чем ездить». После милых встреч с подобными встречными выжат, как лимон.
Но, вот вхожу в концертный зал. Люстра - это да!!! Как держит потолок такую махину? Золото и светло-красные портьеры с золотой бахромой. Зеркала - в два моих роста. На гитаре особенно удаются звуковые «завитушки». На рояле, на скрипке - не получится. Вивальди, смешанный с испанской гитарой, - вот что за пилястры украшают желто-белые стены. Кариатиды легко удерживают золото пилястр. В зале ничего тяжелого. Люстра серебряно зазвучит хрусталем и поплывет юлой по потолку.
В углах - ниши. Украшены сверху золотыми раковинами. А под ними - игривые сценки: белые фигуры пейзан, порхающие амуры. Луки натянуты, стрелы остры. Сцена небольшая, но емкая, уходящая вглубь. А как же без органа? Вот он, небольшой, напротив сцены, за последними рядами кресел. Седалища широкие, удобные. Желтенькие, как яичные желтки. Опять же - все деревянное, гладкое, полированное.
Невысокий барьер разделяет кресла на две половины. Те места, что за перегородкой, чуть выше передних. Над сценой вылепленная скульптурная группа: молодой атлет, бурно устремившийся вперед, к нему льнут жарко две музы. Все трое полураздеты (полуодеты?). Это вам не дядька, матерщинник, не бабка в рванье. Эти персонажи соблазнительные. А «барочная» услада вплывает в грудь, в голову. Облегчение и свет. Если бы был великаном, то схрумкал бы это «архитектурное» пирожное в один присест. Так человек, проживая годы, должен страдать или наслаждаться «халявной» красотой. Откуда порочная сила искусства? А вот отсюда - из случайно вторгающейся в душу прелести. Без трудов, без забот, а блаженство накатывает золотистыми волнами и успокаивает.