«В Военно-морском музее, в комплексе «Народоволец», отметили пятнадцатилетие гибели подлодки «Курск», - начал В. - Когда вспоминаю про «Курск», внутри полный туман. Вот и в этом лесу…». Послышался рассыпчатый хруст (это В., рассуждавший о погибшей подлодке, поскользнувшись, упал). Поверхность протоки ощерилась крупной рябью. Хищные края застыли, вылезают из-под снега акульими зубами. Из ледяной кольчуги выбиваются покореженные стволы.
Пробили все-таки тропинку среди торосов. Лед неровный, черный, лохматится желтой травой и низенькими камышами. Странно видеть коричневые головки среди лесных переплетений. «Больно как, а ведь неплохо выпили», - заявляет В., отряхивая снег с новых штанов. - «Ноги не поломал?» - озаботился я. - «Вроде, нет»,- в ответ. С., задумчиво глядя на тропинку, молвил: «Хорошая вещь, тельняшка. Да еще в мороз. Хорошо, надел. Теперь прилично. До революции полосы на тельняшке были синие, а белая основа - не белая, а чуть-чуть желтоватая. После революции: переворот - белая основа, густой черноты полоски. Тельняшечка на флоте появилась по приказу великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича. Сам приказ подписал император Александр Второй. Было положение о довольствии команд в части обмундирования и амуниции. Страшное время - царь что-то подписал про те же нательные морские рубахи. Делают великое событие, прямо-таки веху в истории. Хотя введение тельняшки - веха. Флот для нас, как ребенок в большой, трудной семье. Относимся с придыханием. Что и почти двести лет назад - бескозырка и ленточки.
«А ты чего про «Курск» вспомнил?» - это уже я обращаюсь к прихрамывающему В. - «Так сегодня весь день с Тарасиком лазили на Крюковом канале, в казармах морского экипажа, где знаменитый матрос Кошка нес службу. Красиво, замечательно. Одиннадцать тысяч единиц оружия - полк можно вооружить. Водолазы. «Подводное» дело особо стало развиваться при подъеме затопленных кораблей после Крымской войны. В шестидесятые годы позапрошлого века водолазов стали зачислять в военно-морской флот. В музее стоят первые помпы, которыми нагнетали воздух в скафандр, на глубине. Изначальные костюмы пугают. Шлемы с иллюминаторами, ботинки на свинцовой подошве. В глубине холодно, темно. Тяжелую работу нужно делать. Когда водолаза поднимали, тонкая одежда насквозь мокрая». Я: «Когда в позапрошлом году ходил в только что открывшийся музей на Крюковом канале, насчитал двадцать пять полотен Айвазовского. Но был живописец - Боголюбов - не хуже маринист, чем Айвазовский. Судьба похожа на Павла Федотова. Федотов - сухопутный офицер, а Боголюбов морской. Капитан. Заметил Боголюбова какой-то герцог. Фамилии не помню. Может, и граф, но ректор Академии художеств. Этот немец сразу заметил талантливого рисовальщика. Тот был определен в Академию. Закончил с Золотой медалью. И судьба - более счастливая, чем у гениального Федотова. Вот его картин в музее мало. А еще Розен. Отличное полотно: «Гвардейский экипаж в Париже 1844 года».