В конце семидесятых - начале восьмидесятых хлынули на прилавки магазинов «Орионы», «Эстонии», «Арктуры», польские «Унитры». Завораживают серебряные корпуса великолепных усилителей «Одиссей». Кто скажет плохое слово в адрес акустических систем S-70, S-90!
Фотоаппараты, кинокамеры бытовые. Есть и запас пленки к этим изделиям на пружинах. Заведешь кинокамеру, как часы, она жужжит, снимает на черно-белую пленку. Диапроекторы. Скручивающиеся в трубочку экраны, фоторужья с огромными объективами, пакетики с проявителями.
Будильники: металлические, древние. Потертые наручные часы. Лампы. Штативы. Пожелтевшие вентиляторы. Откровенная рухлядь - затертые до дыр музыкальные пластинки в сальных конвертах.
Человечество проходит сквозь внушительный ряд технических устройств. Магнитофоны, радиоприемники (в Апраксином дворе довелось увидеть транзистор «Альпинист» - и сердце защемило от сладких воспоминаний) проходят через горнила страстей, радостей, отчаяния, непомерного использования.
Вот телевизор «Старт». Море сданных по пьянке, ворованных, покалеченных корейских и японских плазменных досок. Выкинуть бы «Старт» или «Рекорд», что притулились рядом, на помойку. Но жалко. На вещи, которым за пятьдесят, лег флер времени.
Мощная магнитола «Одиссей». Молодежь. Компания. Выпивают. На вращающуюся катушку ставят огарок свечки. Огонек крутится покорно, а по стенам мечутся горячие тени. Обнимаются. Танцуют под Криса Нормана или «Синюю птицу». Сочные поцелуйчики. Шепот. Радмила Караклаич. «АВС». Балет «Фридрихштадт-палас» и Карл Гот. И Чеслав Немен! А «Скальды»! Испанец Адамо. «Крыванью, крыванью - высоки». Человек с похмелья. Поэт и на работу опоздал. Бессонно полыхает индикатор звука, пленка кончилась, катушка вращается, и, возле влажной от пота подушки, шаркает, болтаясь, оборванная магнитофонная пленка.
Папа с сыном-школьником. Родитель молод и не скоро расстанется с мамой. Золотой осенний денек. Притихли и выжидают. Фоторужье наготове. Вот желтая грудка синички. Поснимали неплохо, проголодались. А дома хозяйка наварила горохового супа с копчеными ребрышками. Черный хлеб. Чесночок. Над тарелками поднимается пар, и фоторужье в футляре мирно лежит на холодильнике «ЗИЛ». Счастье!
Вот маленькие поганцы, едва научившись ходить, бредут, поддерживая друг друга, к колонкам S-90 и палочкой от пирамидки, с веселым смехом, рвут матерчатый экран, прикрывающий динамики.
Не только зеркала, но и вещи хранят отражение бесчисленных образов, прикосновений, звуков. Не забыть, как в 80-ом из динамиков хлынули звуки с альбома «Back in Blаck», созданного «AC/DC».
Второй этаж Апраксина нависает над первым. Небольшие окна, покатая крыша. В цокольном этаже все изрыто убегающими в подвал лесенками - рок магазинчики, секс-шопы, тату-салоны, починка обуви. Быстро укоротят и прострочат джинсы, оказавшиеся не по размеру. Каждый квадратик стены заляпан самодельными объявлениями о продаже-покупке всего на свете.
Бродят бабки с тележками, торгуют горячими пирожками. Алкаши просят, Христа ради, на опохмелку. Из рок магазинчика вываливается группа юнцов с характерно блестящими глазами. Головы их бриты, ботинки на ребристой подошве.
Объявление (весьма нелепое): «Хочу жить с бегемотиком» (и улетающий бегемот ухватился за розовые шарики). Мороз, а девки в коротких кожаных юбках (видимо, уличные).
Общедоступные концерты в Музкомедии ко Дню снятия блокады. Девушка с кинокамерой объявляет через мегафон: «На Достоевского, 44/Е, открывается киношкола. Первые занятия бесплатные. Приглашаем учиться снимать кино». Здание напоминает длинную дохлую змею. Шустрые паразиты издырявили труп, ползают, копошатся во внутренностях. В разлагающихся останках, словно густая слизь распада, непонятные палатки с товарами, кривые торговые ряды, развалы картонных ящиков. По серому снегу ползет толпа.