В той игре не было усталости, а была звериность. Не чувствовалось тела – ног, рук, но все было целым, единым, воздушным. Между телом и легким лесом не было никакой преграды. Деревья, сам воздух, заходящее солнце помогали мне просто так, видимо, по дружбе. Тело было горячим. Из-за елей веяло вечерней прохладой, которая успокаивала тело, остужая его. Из-под ног, на площадке, всплескивалась ленивая пыль. Она была золотая, насквозь прошитая заходящим солнцем.
Бывали моменты – метров с десяти, подняв крючком клюшки шайбу, через поднятые клюшки противников, я загонял шайбу в ворота. Один раз так же кайфово положил футбольный мяч в «девятку». Но та игра была попаданием в «девятку», растянутым на все периоды. Как старался мой соперник! Он любил бадминтон, умел кидать воланчик. Мне было безразлично. На меня накатило вдохновение. Отдельные подачи проигрывались, но в целом игра была моя. Каков был мой полет в той игре! Какие дерзкие прыжки позволяли себе мои руки-ноги. Полет над площадкой – вот что это была за игра! Полет души и тела. Противник был разгромлен. Он достал меня своей эрудицией и заплатил за высокомерие.
Зрители закричали, а девицы даже завизжали. Некоторые подбежали ко мне, смеялись, теребили, трогали. Несмотря на частности, превосходство осталось за мрачноватым читателем толстых книжек, Игорем.
Брат сидел в первом ряду с пионервожатой Ларисой. Олежка кричал, даже топал по земле своими маленькими сандалиями. Немного в моей жизни было таких шикарных побед.
После полетов с ракеткой наш физрук подошел и сказал: «Все, будешь в нашей лагерной сборной вратарем».
Физрук был профессиональным хоккеистом. У него я увидел фирменные кроссовки «Adidas». И не одни. Не помню, как его звали, но человек это был здоровый, сухой, пружинистый. Настоящий спортсмен. Весь лагерь утром, на футбольном поле, в трусах и майках, по его команде вставал-приседал, вставал-приседал. Мы приседали, а вдали неслись утренние электрички.
У физрука все было импортное, и спортивные костюмы тоже. Впрочем, все, что касалось СССР, было сделано также недурно. Физрук, например, показывал нам хоккейную майку сборной СССР. Легкая, в каких-то мелких дырочках, бело-красная, выглядела внушительно.
Было у физрука и несколько клюшек. В первой половине дня этот человек бегал по лесу километров десять, а потом – мокрый, потный, разгоряченный, в трусах и майке, с клюшкой в руках, что-то изображал клюшкой за дальним корпусом, рядом с лесом.
Играл он, да и то не всегда, за резервный состав ЦСКА. Однако надеялся попасть в основной состав. Пока же был летний перерыв, он тренировался, а заодно и подрабатывал физруком.
Становилось ясно: большой спорт дело дорогое (одна экипировка чего стоит!), трудное (парень, надо сказать, пахал не слабо), но удивительно соблазнительное.
Глядя на долгие пробежки хоккеиста, захотелось бегать и мне. Чтобы была такая же мокрая от пота майка. Что здесь хорошего, трудно было сказать. Просто здорово – и все.
С наслаждением слушали мы рассказы хоккеиста о великих игроках нашей сборной. Он, вроде, был с ними знаком – Харламов для него был Валерик, а Рагулин – Сашка. Спортивные интриги и деньги. Там, где большие дела и большая жизнь, не все так высоко и чисто. Наоборот – бывает, самые талантливые в обоймы не попадают. Физрук сыпал незнакомыми именами. Великие спортсмены, но о них никто не знает. А знают тех, о ком говорят и кого показывают по телевизору. Выходило, физрук тоже великий, но в обойму не попал. Личные предпочтения тренеров, спортивных врачей, их жен и любовниц. Впрочем, напрямую о себе наш хоккеист никогда не говорил.
«Почему так?» - спрашивали мы. «Наверное, оттого, - отвечал физрук, - что талантливых людей у нас много. Всегда найдется несколько суперталантливых. А очень важное для государства место великого игрока всегда одно. Большой спорт – большая политика. Надо выбрать из нескольких одинаково талантливых всего одного, так называемого великого. Здесь толчется масса бездельников и болтунов. Чиновные бездельники должны не только назначить одного великого, например, Харламова. Их задача показать остальным, таким же упорным и талантливым, что они – никто, что их, как грязи. Тут главное испытание для спортсмена. Жизнь в спорте коротка. Спортсмен должен сохранить свой талант, хорошую физическую форму и одолеть наглый диктат интриганов. Многие не выдерживают – кто уходит из спорта, кто спивается. А сколько людей гибнет, после того как, достигнув высоких наград и настоящей славы, они вдруг выпадают из обоймы, оказываются никому не нужны.
Мне, как всегда, нужно было влезть в размышления физрука. «Что ж, - медленно сказал я, - работа здесь, с нами, вас не достойна? Вы считаете ее крахом всех надежд? Я вот считаю, что это очень даже неплохо». Хоккеист ничего не ответил, но посмотрел на меня недобро.
Выводы я сделал: первое – в спорте, как и в искусстве, как в занятиях с неясным материальным итогом, «крутится» масса народу. Так будет всегда. И второе. Если я и буду заниматься спортом, например, как физрук, бегать по 10-15 километров ежедневно, то делать это буду просто так, ни для чего.