Лежат пласты измызганного снега.
Густа в канаве черная вода,
На почках квелых гибельная нега.
Стекло бессилья, сизое, как ртуть,
Застыло пленкой гладкой меж стволами.
Лишь свет луны разматывает путь,
Клубок теней пустив над головами.
Давно по окнам отхлестал закат,
Кровавым тестом вспучился, раздавшись.
Скрутил фонарь: он светит слабо, смят,
В квашне, как в лапах липких оказавшись.
Чуть слышно - трель: три ноты, два свистка.
На робкий зов никто не отзовется.
Но птичка сыпет дробью вдоль лотка,
Не умолкает, бедная, скребется.
Исчезнет вдруг, но снова прилетит,
В наличник лапкой сморщенной вопьется.
Полночный гость. О чем он гомонит?
Зачем во тьме на слабых крыльях вьется?
Быть может, дрозд? Он раньше соловья
Терзает тюль воздушной занавески.
А все ж дрозду солировать нельзя -
Трещит, как клык иззубренной стамески.
У соловья, без тяжести, легко,
Протяжный свист тревогу пробуждает.
Плеснет во мрак рулады молоко
И, не смущаясь, трелями играет.
Комочек малый: перышки да клюв,
А сила прет красою неземною.
Сквозит морозцем яростный поддув,
Лишая песню соловья покоя.
Неверно, чтобы кто-то истекал
С высот великих в маленькое тельце:
Певца распучит шариком, нахал,
Подсыплет с крыльев ледяного перца.
А май все круче потчует зимой.
В седьмом колене трели расцветают.
Певцу на юг не хочется, домой:
Без песен там живут и умирают.