Дамочка подхватила М. под руку, смеется, сквозь смех доносится: «Судари мои! Не желаете сфотографироваться с дамой?» К нашей группе бодро приближается высоченный бугай: в ботфортах, зеленом кафтане с красными обшлагами и в треуголке петровских гвардейцев. Пуговицы, словно бубенцы, погромыхивают в обметанных серебром петлях. У мужика желтые зубы и наклеенные усы. Кричит: «Ага! Судари! Сейчас делаем фото на память». Бесцеремонность ряженых разозлила. Благодать испарилась из груди и сизым дымком заструилась в направлении пластиковой елки, поставленной за Александрийским столпом, у Генерального штаба. Мелкие мои глазки сделались похожими на гвоздики, вколоченные в сырую доску. «Отойдите!» - рявкнул на молодца и его потертую подругу. Этого хватило, чтобы парочка, чертыхаясь, отвалила.
Сердце билось, дыхалка сипела. У ворот, ведущих во внутренний эрмитажный двор, стояло несколько карет, запряженных смирными лошадками. На брусчатке лежали мешки с морковью. В. задумчиво произнес: «Снежок и морковка оранжевая. Впечатляет!» Увидев, что я успокоился, М. продолжил: «Сокуров говорит, что из России не уедет. Здесь его держат сокровища Эрмитажа. Таких музеев нет в мире. Европа и курганы Кубани, Ставрополья. Костяные иглы Сибири и фигурки из моржового уса Дальнего Востока. Бывают времена - не нужны книги, хорошие вещи. «Считывать» можно улицы. Так и с картинами. Приличные полотна на помойку выбрасывают. Потом ситуация изменится, а ценное уже подобрали. Музеи сегодня, как пылесосы. Глотают. И недорого. Супер-богатые, вложившие деньги в настоящее, настоящее берегут. Голопузые воры, прихватившие пару-тройку достойных вещиц, разоряясь, вышвыривают по дешевке раритеты посредникам. Тем надо кушать. Не выдерживают. Сплавляют. Рынок наоборот. Нынче так».
Очереди на входе во дворец большие. Черные деревья сквера. Светло-зеленые стены с сахарными колоннами. Тетка официальным тоном вещает: «У кого интернет-талоны, подойдите к специальной кассе у правого выхода». М., переминаясь громко (люди оборачиваются) продолжает: «В Эрмитаже тоже движуха. Конечно, коллекции Тронтена, Креза де Тьера, де Вилетта, Жюльена, Брюля из Дрездена и Гоцковского из Берлина составили «ядро» эрмитажных картин. К концу XYIII века Екатерина Вторая (и недорого, ни одна пушка не могла выстрелить в Европе без высочайшего соизволения нашей Кати) привезла в страну больше двух с половиной тысяч полотен. Когда они поступили в Россию, куда делась часть картин и скульптур - неизвестно. До сих пор стыдливо пишут в каталогах: «Картина поступила в собрание между 1765 и 1770 годами». Полотна портились. Их закидывали на чердаки, в подвалы. В Ленинграде, в Петродворце, у Петра III в Ораниенбауме (в крепостце), шедевры осыпались, шелушились, трескались. В 1854 году (война!) Николаю I нужны были деньги. Он продал на Запад 1215 картин. А все большевиков ругают. И продавали, когда тяжело было. А чуть полегчало - и покупали».