Много авангарда. До революции авангардистов-футуристов «серьезная» публика не понимала. Плотину прорвало: Малевичи, Родченко, Гончаровы, Хлебниковы, Маяковские и т.д. Ленин не любил Маяковского не из-за «вредности» взглядов поэта. Не принимал напористой игры с формой, цветом, звуком. Да еще Бурлюк. Кто рисовал Ленина? Бродский и Андреев. Жесткий модернизм в политике у вождя совмещался с традиционным подходом в стилистике. Съезды - во дворцах. Блеск люстр, белизна колонн. Флаги, вымпелы напоминают православные хоругви, епитрахили. Президиум с трибуной для выступлений - Древний Рим. Новый миф сотворить чрезвычайно трудно. Миф вечен, и человек навсегда (как паучок, «впаянный» в каплю янтаря) погружен в его твердо-желтую плоть.
Миф, словно живой, «дышит». Революция - взрыв. Его энергия расширила, раздула, растащила мифологическую «плоть». Он, оживший, увлек человека настолько же назад, что и вперед. Не об этом ли «Черный квадрат» Малевича: все расширилось до абсолютной черноты? Сказочник Шагал «комиссарил» в Витебске, а люди у него летают, как сказочные эльфы и феи. Удивительные зверушки говорят. Их глаза полны грустных речей, и от этого сердца наши наполняются теплым, детским чувством уюта. Так было с нами, маленькими, когда на ночь нам читали удивительные истории.
Декреты: «О земле», «О мире», «О полноте власти Советов» - древние мифы, дарившие миллионам обездоленных сладкую надежду. Юридические документы, а воспринимались они миллионами (как и всегда в России) душой, эмоционально. Поначалу Ильич хотел мировой революции. После двух лет эксперимента (история вождем воспринималась рационально - дипломированный юрист из Питера) проснулась российская натура. Субъект, в котором намешано шведско-калмыцких-чувашских кровей, решил: революция возможна в единственной, не самой развитой, но самой своеобразной стране на планете. Российские крайности ожили в Ульянове. Разношерстное русско-еврейско-грузинское окружение это проявившееся мультикультурное «ядрышко» приняло.
Строили социализм в одной стране. Территория эта с десятками национальностей была, как миф. Сдержать народы в единстве можно было только в «посудине» фантазий, как поднимающееся тесто. И рационализм - не прямолинейный, устремленный только в будущее, как стрела. Расползался чернильным пятном, являя и новое, и хорошо забытое старое.
Ленин понял двойственность нового мира: качели будущего-прошлого. Да, авангард. Но тут же, рядом с джазом и учебниками по западному марксизму - древние языки обретают собственный алфавит. Возникают литературные записи старинных эпосов народов Поволжья, Кавказа, Сибири, Востока. Ильич понимал - процесс «расползания мифа» необходимо ускорять. Спасение нового государства не в однонаправленности мифологизирования, а в скорости ее распространения. Точная мысль: «Из всех искусств, для нас, важнейшим является кино». Ильич, безусловно, был на стороне эстетики Бродского, а не мазни Маяковского в «Окнах РОСТА». Бродский же, прекрасный рисовальщик, поддержал кинематограф. «II Конгресс» выстроен кинематографично. Как и картина Петрова-Водкина «После боя». Лабас (с его дирижаблями), по сути, картины писал, словно квадрокоптер использовал.