Чувство хозяина. Что, по сравнению с ним, мелкое и низкое чувство честного, да еще (о, бедняга!) и собственника. Честные собственники пыжатся, а в итоге развал и воровство, разврат и скулеж проигравшихся в пух и прах.
Нет, мы, дети новой элиты, грелись в тепле власти наших отцов. Мы были, как раздетые, в ее свете. На нас показывали пальцами, за нами следили, наши поступки обсуждали.
Были и среди нас ребята нестойкие. Как некоторые отпрыски крановщиков и ткачих. Пили, гуляли, разъезжали на «Явах» и мощных катерах с «Вихрями». Бездельничали, болтались по танцплощадкам и трахались с подружками. Мощные драки позволяла себе эта безответственная публика, бессмысленные дебоши. Они ходили побитые, изрезанные. Они никому были не нужны. Никто не отслеживал каждый их шаг.
Лично я не мог себе позволить ничего подобного. Понимал, какими делами ворочает отец. Знал, как трудно матери его поддерживать, прежде всего, воспитывать нас с братом. Это было дыхание власти и причастности к ней. Мы должны были соответствовать.
Мелкота, что внизу, опившись водки и наболтавшись по жизни, понимала, что все у них есть, но нет главного, того, чего всегда мало, – у них нет власти. А вот у Молякова есть. И детки у него, сволочи такие, не пьют, не гуляют. Учатся на «пятерки», на пианинах играют, в конкурсах победы одерживают. А жена у Молякова будто специально показывает, как детьми гордится.
Из недр мелкоты выползло словечко «совок». Сами «совки» это словечко и придумали. Мне было ясно – свет власти приятен. Это истинное, неоценимое богатство. Добывается оно трудно. Большинство людей этому богатству (как и всякому богатству) завидуют. Злятся. Обладателей этого капитала не любят. А за то, что этот капитал дороже золота, и кто-то им владеет, этих новых «капиталистов» ненавидят. Я, чтобы соответствовать, чтобы быть достойным отца, должен работать. И землю рыть, и трудиться головой и сердцем. Чтобы объем моего труда был соразмерен власти отца. Те, кто ниже, ниже оттого, что работают мало. Пыхтят, злятся. Придумывают мерзкие анекдоты и словечки, типа словечка «совок». Ну, что с быдла взять – быдло, оно и есть быдло.
У нас, у новой знати, есть свои святыни – святыни красного строя. Есть они в истории, в литературе, в музыке (например, седьмая симфония Шостаковича). Мы, много работающие головой и сердцем, должны бесстрашно защищать свои святыни. Помнить: если речь идет о сволочи, то в Библию всякий плюнет.
Власть (пусть и идеальная) - все же вещь земная, и обладание этой властью (даже если обладает ей чистый и честный человек) есть грех. Отрицательного в этом обладании столько же, а может, даже и больше, как в обладании деньгами. Чистая власть есть высшее проявление такого механизма, как государство. Ясно – мы, новая знать, в 70-е годы, достигли своего расцвета и развратились. Сталина на нас не оказалось. Не было того человека, который срезал бы верхний слой идеальных собственников власти. А значит, крепко бы стояло и государство. Страшного в этом нет ничего. Готовность элиты к смерти – обычное дело. Профессиональный признак высшего слоя. Мы были тем слоем, который не срезали. Мы превратились в раковую опухоль.
Сталин - человек выдающийся. Понимал – собственность власти вещь более развращающая, чем собственность денег. Чутье подсказывало этому человеку – когда и сколько нужно срезать. Социальный садовник. И снизу, и сверху резал аккуратно, ровно столько, сколько нужно (в масштабах большой страны получились репрессии). Но что бы было без этого гениального мусорщика? Дураки говорят, что было бы шикарно, была бы свобода и много колбасы. Как в Швеции. Не дай Бог жить в серой, унылой Швеции.
Я – представитель новой элиты. В советском прошлом мое счастье и лучшие моменты жизни. Я – осколок. Могу резануть. И резану – по вонючей артерии так называемой новой жизни. Будет хлестать – затхлая, черная кровь.