Тетки-соседки стучат ложками в стаканах, разрушают таинственную синь сказочного Казанского. Хватаю билет у проводника, выскакиваю, не попрощавшись, из поезда. Следы моих ног - вторые, после тележечника. Будто уронили корзинку. Оттуда выкатилась черная вишня. Так медленно высыпаются пассажиры из вагонных дверей. Белое заливается черным.
Хрипло зазывают таксисты. В вокзальном помещении - свет густой, как масло. Выскальзываю к газетному ларьку. «Новую» сую в карман куртки. Даже гул автомобилей на Комсомольской площади с ленцой, с неохотцей. Декоративное пламя электричества, «натянутое» на зданиях Казанского, Ярославского, Ленинградского. Оно плохо прет вверх, растекается сизым сумраком над крышами. На востоке - воспаленная, красно-фиолетовая жила рассвета. Звезды сияют на чистом небе. День вылупливается морозный, солнечный. Город с нагромождением архитектурных поделок. Знаки модерновой цивилизации. Столица демонстративно богата по улицам и площадям. Гламурное архитектурное великолепие оправдывает пустое сидение в зданиях - смысл, выраженный множеством знаков.
Современный город не дает ясных «высказываний». В нем все кажется глупой неразберихой, бормотанием, безумным шепотом. Зданиям, в XXI веке, нечего закреплять, и архитектура гниет изнутри, словно яблоко. Освещение вокзальных зданий - красиво ли? Может красоту прошлых веков оставить в покое – пусть солнце днем, а темнота ночью? Нашвыряли световых пластов, как свинцовые плиты. Они давят, выжимают из благородных стен внутренний, болезненный гной.
После перехода - на Ленинградский. Стена Казанского с башней ДК железнодорожников - громоздкая Щусевская игрушка. На питерском вокзале, от входа, через каменную аркаду, разделяющую старое и новое здание, - толстая, желтая полоса. Надоевшая реклама «Возовоза». Лавки, лавчонки, белый макет храма, на который много лет собирают пожертвования. В прозрачном ящике денег немного. Почему при сборе денег в людных местах урны прозрачные, а на избирательных участках - глухо, непроницаемо закрыты? Публики - много. Сиденья с дырочками, металлические.
Поднимается брат. Куртка, рюкзак, кожаная шапка с козырьком. Длинные, вьющиеся волосы. Обнимаемся крепко. Люблю М.. Спрашиваю, отчего не стрижется. М. отвечает, что готовится к поездке в Архангельское. А где я видел бритых налысо дворян или дворовую прислугу? Хорошо еще, бороду не отрастил.
«Настрой, - говорит М., - у тебя верный. Пригороды. Сейчас - Архангельское. В следующий раз - Абрамцево или Горки Ленинские. Там, среди елей, Подмосковье хорошее».
В лавочке торгуют игрушками. Девушка не утерпела, рекламировать товар вышла в зал. В руках коробочка. Вокруг кружит вертолетик в виде стройненькой балеринки. Юбочка для малышки служит пропеллером. На талии, периодически, загорается маленькая лампочка. Летучая фея жужжит, летит мне в лицо. Уворачиваюсь, перескакиваю за желтую полосу на полу, на половину брата. «Ой, простите, пожалуйста!» - формально барабанит продавец и ловит летучую шалунью. Чувствую: вертолетик запустила мне в харю неспроста. Не понравился я ей.
Вылезаем на «Партизанской». На вечер запасаемся фляжкой коньяка «Старый Кенигсберг», томатным и апельсиновым соком, парочкой лавашей.
Небо разгорается, звезды гаснут. Бодрый рассвет растекается густой синью. Брызжут первые солнечные лучи.