Над столом название минувших посиделок: «Самые дорогие немецкие книги». У входа также стол. Завален фолиантами, книжками, книжонками. Можно взять и унести. Зачем? Все на немецком. Задержался в неприбранном зале надолго. Книги по искусству. Один томик полностью посвящен античному образу человека. Одна статуя. Рука - десять фоток. Нога - пятнадцать. Голова - сто. Половой орган – количество скромнее. Под каждым изображением мелкие надписи, по-немецки.
Книжицы про вязание.
А вот пособия для садоводов-любителей. Лучшие немецкие замки. Зеленые предгорья. Старые здания, окутанные снегом.
Гюнтер Грасс - художник. Гравюры. Литографии. Кстати, неплохие.
Фасбиндер. Кинематографист выглядит всегда модно, порочно и блестит, как будто обмазан салом. Огромные черные очки-капли. Стекла покрыты отпечатками чьих-то пальцев.
Хотел взять пару книг, но «музейная» усталость сильна. Надо тащиться в Международный торговый центр, заселяться. А потом найти силы, добраться до МХАТ. Пусть немецкие чудо издания остаются. По лестнице - вверх. Площадка. Большая железная дверь, выкрашенная масляной краской. Сверху видно пустое пространство кафешки «Цум-Цум». Сбегаю вниз. Сквозь стекло следую в узкие двери, ведущие в щель прохода. Узкий подъем. Вешалка. Раздеваюсь. В помещении разодетые в пух и прах манекены. Белая мужская голова из пластика. На ней - черная шляпа. В середине длинные столы-полки. Фотоальбомы немыслимых размеров. На стенах изысканные фотомодели. Ничего неприличного. Хороша одежда без «намеков». Все уходит в прошлое - 60-е, 50-е, 40-е, 30-е годы. И опять - приличие, выдержанность, вкус.
Появляется тетушка. Смотрит на депутатский значок. «Не думала, что депутаты посещают салоны», - с вызовом произносит хранительница. Становится обидно. К депутатам относятся, как к мусору. И кто! Сами не лучше мусора. «А я не думал, что вы способны отличить депутата от дегенерата». Тетка: «И различать нечего, похожи». Сказала, ушла. Полистал несколько альбомов. Хорошо. Тридцатые годы. Париж. Опавшие листья и слякоть.
Вышел из зала, пересек прихожую, очутился в противоположном помещении. На стенке большой постер: потный, мускулистый негр, склонился, завязывает крепкие кроссовки. Изображение черно-белое.
Одна комната, другая. Столы, компьютеры последних моделей, офисная требуха - папочки, ручечки, пластиковые стаканчики, линеечки, степлеры, дыроколы. Низенькие загородки. Светло-серый цвет. Дошел до комнаты, где, в центре, в пластиковой кадушке, живая пальма.
Словно вихрь, налетел огромный человек. Весь в черном, глаза сияют гневом, кончики пальцев нервно подрагивают: «Кто? - орет. - Почему? Какого лешего! Здесь частная территория!» - «Не кричите, - пытаюсь сохранить спокойствие. - Дверь открыта, никого, никаких надписей. Зашел, смотрю как тут у вас». - «Ах, как тут у вас! - вскипел гигант. - Пошел вон!» Я: «То есть как это «пошел вон»? Как разговариваете?» Толстый дернулся, полетели слюни изо рта: «Документы, немедленно!». Меня стало покидать спокойствие. С трудом взял себя в руки. Плюхнулся на кургузый пуфик-стульчик. Глухо замолчал. Здоровый дядька кричит, ярится. Начал распускать руки. Хочет стащить со стула. Достаю сотовый. Лихорадочно вспоминаю номер полиции. «Куда звоните?» - вопит обезьяноподобный. «Вызываю наряд, - как можно спокойнее, отвечаю. - Пусть разберутся с тобой, с буйным».