Хороша книжка Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать». Роскошь церковного убранства хитро маскирует первую часть произведения - «надзирать». Что касается второго слова - «наказывать», то мутные рассказы о райском блаженстве уступают в глазах серьезного человека перспективе «наказания». Знаменитый проектировщик французских тюрем Гару-Ромэн был неотъемлемой фигурой в истории революционной Франции. Он был не просто реваншист и контрреволюционер. Он являлся конкретным противником революции - строил вместительные и жуткие остроги. Конечно, этот «классик застенка» предусматривал маленькие помещения. Церковь также является практической «контрреволюцией». Можно сказать, что вся человеческая цивилизация есть стремительный рывок от наказания тела к закабалению духа. Христиане в этом процессе явление ключевое. Тело страдало, но пример молодого плотника соблазнял - наступит бессмертие духа. Его-то и не случилось, и мы скорбно наблюдаем уход от приоритета пыток к главной муке - закабалению души.
Церковь, ее внутренняя ритуальная жизнь страшны. Мне противны мужики с восковыми лицами, встающие на колени и целующие церковный пол. Меня пугает истовость женщин с «бесовщинкой» в глазах. Часовой механизм, беспощадное устройство, перерабатывающее страдания тела в душевные страдания. Не говорите о блаженстве, о легкости после молитвы. По ее окончании шестеренки цепляют за одежду, движение «из храма» затруднено.
Через боковую дверь вышел, оглушенный басом «доцента», во двор. Вышли и певчие. Мужчина, обладавший уникальным голосом, при дневном свете оказался краснолицым, щеки опавшие. Казалось, эти мешковатые, небритые ланиты держались на очках. Если б не очки, то они упали бы с влажным чмоканьем на землю. Столько страдания было в голубых глазах солиста! Дамы кудахтали вокруг страдальца: «Скорее, батюшка! - говорили они вышедшему вслед попику. - Валентину плохо. Вдруг - сердце? Кто же завтра заутреню стоять будет?» Попик шустро откинул дверцу внедорожника. Он и Валентин просунулись в салон. Что-то легонько позвякивало. Отвалился певчий с тем же страдальческим видом, но глубоко вобрав в легкие воздух. Кашлянув, он вздохнул с облегчением. «Вот и ладушки», - порадовался я за исполнителя песнопений.
Во дворе, слева, раскинулся некрасивый, приземистый, одноэтажный дом. Дальше сарай, маленький, с подслеповатыми окошками. Вокруг - кусты, беспорядочные, неухоженные. Сарайчик как будто покрыт паутиной. В открытую дверку скупо падал свет с улицы - лопаты, грабли, ржавая коса. Привычка - обходить строение со всех сторон. Сбоку у церкви деревянный пристрой, в нем блестящие металлические емкости. В полутьме возятся попики, клацают крышками фляг. «Святую воду привезли или как?» - подумал я. Голове стало прохладно. Надвинул кепку. Сзади храм также окружен оградой, а за ней густая растительность. За спиной здание МГУ, а прямо перед глазами - деревня, глухой поселок. По дорожке добрался до богатой могилы настоятеля Суздальцева. Он сед, с ухоженной бородой, с седой шевелюрой. Портрет вырезан на кресте из полированного мрамора коричневого цвета. Благообразный старик, возвратившийся из Штатов, почил недавно - в 2014 году.