Спускаюсь вниз. В самом конце появляется парень в черном камуфляже. Охранник. С грозным лицом поднимается навстречу. Встает поперек. Останавливаюсь и я. Чувствую - назревает конфликт. Лицо у меня спокойное, стою минуту, две. Не выдерживает сторож: «Вы кто такой?» Я: «Человек, живущий в России». Охранник: «Не шутите (начинает нервничать). Кто и зачем?» Я: «А вы кто? Предъявите хоть какой-то документ!» Охранник: «Ах, документ. Сейчас пройдем!» Я: «Куда и зачем? Жду ваших документов». Мужчина дернулся, рука поползла к карману. Потрогал справа, слева - документа нет. «Можно пройти? - спрашиваю. - Иначе звоню в полицию». Достаю телефон, будто бы набираю номер, прикладываю трубку к уху. Сторож чего-то пугается, видно, немного поддат: «Ладно. Не звони. Как попал на сооружение?» Я: «Никого нет. Калитка не заперта. Вот и сейчас - ни запора, ни замка. Поднялся». - «Но написано: «Посторонним вход запрещен», - это снова охранник. - «А я не посторонний. Я депутат и осматриваю содержание спортивных сооружений. А это стоит бюджетных денег». - «Депутат…, - как-то сник сторож, - идите скорее отсюда».
Прошел мимо охранника.
Сторож вытащил из кармана замок и, направляясь на вершину, замкнул дверь. Быстро стал подниматься. Хотел убедиться, что я не террорист и бомбу на верхнюю площадку не установил.
Перед входом в ресторан туи в горшках и зеленая дорожка из-под стеклянных дверей. Возле лестницы, на обзорной площадке, группа ухоженных, весело гомонящих, пожилых дам. С ними здоровый парень с бородой. В руках - лыжные палки. И у старушек тоже. Хорошая штука - шведская ходьба, почти лыжи. «А теперь, - рассудительно гудит вожак, - смотрите: нога, а палка идет вот здесь. Потом - здесь нога, а вот эта палка уже тут». Стайка разноцветных бабушек продвигается за учителем. Старательные, как первоклассницы. По невысокой гранитной лестнице поднимаюсь к легендарному обзорному месту. Гигантское дерево как-то зацепилось за склон и вымахало неимоверно - выше гранитного уступа, да еще метров на десять торчало над пухлыми гранитными перилами и площадью, вымощенной камнем. На огромном саксофоне, басовито, уличный музыкант исполнял «Подмосковные вечера». Звуки были неповоротливые, округлые, как трубные стоны усталого слона.
У обочины - несколько белых китайских автобусов (у них зеркала заднего вида напоминают усики муравья). Китайцев тоже - как муравьишек. Спешат к саксофонисту. На головах потешные шапки-ушанки с эмблемами советской армии. Музыкант срочно переориентировал вздохи «усталого хобота» на «Катюшу». Все ожило, и плоскогрудые, худенькие китаяночки начали приплясывать. Сыпали монетки, бросали денежные бумажки в раскрытый футляр.
Вдали виднелась белая церковь под зеленой крышей. Длинный забор бел, укрыт крашеным железом. За ним густая путаница низких деревьев, кустарников. Не метеные дорожки между редкими могилами. Это и есть построенный шведом православный храм животворящей Троицы, о котором упомянул Герцен. Сооружение странное. Основной массив здания с четырьмя колоннами бел, неровен, невысок. Колоколенка странно повернута к основному сооружению. Если сама церковь простовата, то колокольню пытались нагрузить колоннами, разнообразить. Весь комплекс можно отнести к стилю раннего русского классицизма. Строили, словно с глубокого похмелья. Какое-то отношение к церкви имел немец Гааз, а в 1812 году в храме молился, испрашивал божьего совета (сдать - не сдать Москву) Кутузов.