Несомненно, Зиновьев - дядя мрачный и крайне неудобный. Госдеп (и так и будет) - глобализация - потрясающая мощь США - довольно скорое исчезновение России - следом Китай. В Индии сдохнут сами. Странный тезис - это оттого, что в России и Китае мало грамотных бюрократов. Бюрократ - он, конечно, сволочь. Но его сволочизм куда лучше сволочизма необузданной человеческой дикости. Так вот.
Нижний нравится мне куда меньше Казани. Ездили мы в эту Казань. Там агрессивные пенсионеры пошли в бой против татарских укашек. Шум, гам, свист пуль - и полное ощущение наполненности жизни смыслом. Бандитские и ментовские сериалы - и беспощадная рубка с ООО, ТСЖ и городской администрацией.
Наши разнюхали про интересную жизнь богатой Казани - и в гости обмениваться опытом сражений, смотреть, у кого боевые раны глубже. Я - при благородных стариках, греюсь у затухающего костра социальности.
Да тут ещё пришли классные письма от Хованской. Да Аксаков что-то такоеизобрёл и сдвинул местных деревянных прокуроров поближе к жаркому коммунальному пламени.
Казань - винегрет. Половина зданий порушена (раздробленные, как кости, дубовые перекрытия, рваные лохмотья обоев, дрызг кирпича. На кирпиче - клеймо, какой купец этот кирпич обжигал. Посреди развалин встаёт нечто пирамидально-зеркальное (и до ужаса фальшивое). Собор Петра и Павла (огромный праздничный пряник) - пока стоит. Мечети царапают небо полумесяцами.
Что-то южное, пестрое и кровавое. Активист-коммунальщик (седой и поджарый) азартно кромсал в куски не менее азартные до денег казанские коммунальные живопырки и хавалки.
Потом обедали в Минстрое. Много еды. Много народа. Чиновник в галстуке и без пиджака ласково просил голубцов. Истекает сладостью жёлтый чак-чак. Тепло и по-домашнему грязновато. Забил в себя плотную котлету, увидел девушку с непокрытой головой и с наслаждением залил в глотку горячего, сладкого чая с лимоном.
Джалиль пронял не так каквсегда. Бело-голубая громада Кул-Шарифа влекла внутрь. Ветер, мартовское солнце - и тепло огромной мечети. Глянул в зеркало - маленькие, дикие глазёнки, торчащие скулы, широкий, переломанный нос. А рожа-то не русская. В нижнем, который скоро уйдёт на дно, мне нехорошо. Мне хорошо здесь, у стен Кул-Шарифа, на переднем краю Азии, на острие лезвия хищного юга в бледных волжских степях. Какую Родину люблю? Никакую. А какой Родине принадлежу? к той, что тяжкой, окровавленной тушей медленно коптится в морозной жаровне Волги. На ржавом вертеле: Московский Кремль - Казанский Кремль. И на хрен мне, монгольской полукровке, Париж.
