Мерзнут ноги в стершихся онучах.
Не войны жестокой современник,
Просто жизнью в ноябре измучен.
Утром еле встал, встряхнулся,
Поскрипел костями, щелкнул зубом.
Вышел в лес страдая, разогнулся
Под почти умершим черным дубом.
Эх, онучи, хилая обувка!
Вены ног, как лапотков тесемки.
На прострел суровая продувка
Беспощадной, иглистой поземки.
Не побрился, думал: «Так теплее.
Вдруг щетина щеки обогреет?»
Но скребет с надсадою и блеет
Бритва-нож мороза-брадобрея.
Глаз раскрылись мутные озера,
И иссохли до промерзших слезок.
«На зрачки, - орали мне из хора, -
Чтоб ослепнуть, хватит пары розог».
Раз и два, с подкруткою несильной.
Дуб сдыхает, да свежи березы.
Если зришь, то ужас твой обильный
Умягчат сверкающие розы.
Ни онуч, ни ям глазных не смогут
Рассмотреть иные страстотерпцы.
Нечестивым розги не помогут -
Жар их взоров нестерпим от перца.
Ты же избран стужею вначале:
Взгляд твой ярок, величав, спокоен.
В нем нет радости, но нет в нем и печали.
Вместо глаз - две розы. Ты достоин.
