Пианист играл Шопена. Через пятнадцать минут я стал засыпать. Мама тоже стала засыпать (видимо, ее вымотала работа). Засыпая, мы резко дергались. Зал был забит. Не было ни одного свободного места. Мы сидели плотно, все в людях – и справа, и слева. Люди были интеллигентные. На каждое наше с мамой дергание они отвечали ядовитым шипением.
Так, засыпая и просыпаясь, мы просидели весь концерт. Когда оказались на воздухе, приободрились. На душе стало легко и, вспомнив, как дергались, засыпая, мы дружно захохотали. Весна, фонари, подъезд Дома Союзов, спешащая вокруг публика и мы с мамой – стоим и от души хохочем. Как я любил в этот момент маму! Я ее больше никогда так не любил, как после концерта-подергайчика.
В ДК имени Зуева я шел мимо длинного желтого забора химико-технологического института. Пахло то ли борщом, то ли рассольником. Рядом со школой и с нашим общежитием располагался консервный заводик. На заводике производили концентрированные рассольники, борщи, гороховые супы с салом, всевозможные каши. Несколько раз мама готовила из этих полуфабрикатов. Дрянь была отменная. В Чувашии тоже производили что-то подобное, но наше, чувашское, было гораздо вкуснее. Заводик был пахучий. Борщами и рассольниками иногда пахло возле станции метро «Новослободская». Так же, как и школу, заводик сломали.
После институтского забора был сквер на Миусской площади, в котором гнездились стаи ворон. Потом шло большое здание «Политиздата».
Ближе к ночи все улицы, примыкающие к Миусской площади, были заставлены пустыми троллейбусами. Прямо напротив ДК имени Зуева располагался троллейбусный парк. По ночам троллейбусы ставили прямо на улицах. Двери у них были раскрыты, но пьяных или буйных внутри я ни разу не видел. Бомжей в те времена не было.
Однажды вечером возвращался из ДК. Меня остановила группа подростков. Почувствовал – будут бить. Напрягся. У одного хмыря был здоровый молодой боксер. Эта собака обхватила меня передними лапами за ляжку, а слюнявую морду подняла вверх, обнажила клыки и чуть слышно зарычала. Но обошлось. Не били. Неясно, зачем останавливали. Запомнилось только лицо хозяина собаки. Маленький, скуластый, какой-то дерганый. Двое парней встали со спины. Двое по бокам. Маленький же допрашивал. Было темно. Горели редкие фонари, расположенные на длинных канатах, протянутых над дорогой. И хотя был конец ноября, стоял безветренный теплый вечер. Пустые троллейбусы и дурацкие вопросы вертлявого пацана – кто я да откуда. Говорил правду. Живу в общаге Академии наук. Отец – слушатель партийной школы. Дома некуда ставить пианино, да и нельзя в общежитии долбить гаммы. Заниматься приходится в ДК. Мой тусклый рассказ пацанов не впечатлил. Задав еще несколько вопросов, типа, какие музыкальные пьесы мне нравится играть, пацаны отпустили меня. Наглый мальчонка свистнул пружинистого боксерчика, и слюнявая собачка отпустила мою ногу. Компания неторопливо скрылась.
На меня навалился страх, а потом какие-то отважные фантазии. Вместо того, чтобы говорить наглому хулигану, что разучиваю этюды Гайдна, нужно было сразу бить ему в морду. А потом и остальным. Мужественно драться с негодяями. Впрочем, может, именно фамилия Гайдна ребят отохотила от того, чтобы бить меня. Подумали - ненормальный. Еще Гайдна разучивает. На пианино. Такого дурака и бить-то то ли противно, то ли жалко. Может, Гайдн спас меня от избиения? А ведь могли бы избить. Просто так. От нечего делать.
Стараюсь не нарываться на бессмысленные конфликты. Если бы не задумался и вовремя заметил приближающуюся компанию, то свернул бы за ближайший троллейбус.
С того случая мне нравятся псы породы «боксер». Деловая собачка. Не большая и не маленькая (с нее, с гладкошерстной, не сыпется много шерсти). Но мускулы у нее стальные. Да и пасть – ничего себе. Ну и пусть, что слюнявая, зато какая симпатичная.
В общем, лучше уйти заранее, если почувствовал опасность. Если чувствуешь – будут бить. Вот если намечается спор или «стычка умов», то всегда пожалуйста. Здесь меня не удержать. Сам лезу на споры и разговоры. Хотя «интеллектуальные стычки» еще более бессмысленны, чем тупой мордобой. Но мне надо во все залезть по уши.