Впервые подобное удалось увидеть в журнале «Англия» в семьдесят третьем году: деревянные квадратики, а в них машинки, оловянные солдатики, элементы кукольной одежды - обломки чьей-то жизни.
Подобный хлам любил Сергей Параджанов. Этим же увлекался Максимилиан Волошин. Ходил с биноклем. Вот он, в витрине, целый, потертый, в растрепанном футляре. Несколько фотокамер с объективами, настраиваемыми кожаными гармошками. Шкаф: стекло прикрывает знаменитый балахон поэта. Посох, крючковатый с верхнего конца. Васнецовы, художники, иногда изображали букетики из полевых цветов среднерусской полосы. В витрине представлено нечто большое, серовато-зеленое, будто гнездо крупной птицы. Венок сплетен из тонких травинок. Тут же фотография: лицо поэта, напряженный взгляд, в глазах страдание, отмечаемое на лицах немногих. Кожа загорелая, почти черная. Но на голове - воронье гнездо, длинные, спутанные волосы. Что-то от средневекового русского юродивого, дурачка не от мира сего.
Волошин - был, и примитивное деление Мережковского на хамов и интеллигентов превращалось в ничто. Волошин-то кто? Сбежавший с «корабля современности». Человек сумбурных снов. Нам привычнее уважать устремленность в будущее. Обломов Илья Ильич никуда не стремился (как и наша страна в отдельные периоды). Волошин был человеком напряженного стремления в прошлое. Из настоящего он стартовал, как ракета, готовая покорить космос прошедшего, не прожитого, не раскрытого.
Жизнь человека - тонкая пунктирная линия. Многие считают - порвалась ниточка - всё. Дело в том, что, проносясь скорой молнией по временам, жизнь выхватывает из мрака бытия нечто невиданное, удивительное, страшное. Жан Кокто в «Орфее» с Жаном Маре создал картину прохода человека сквозь зеркало в мир, по которому человек понесся, но так ничего и не увидел, не понял.
Маленький этюдник художника. Он затерт, в следах краски. Тысячи прикосновений хозяина сохранили на поверхности невидимые следы. Невесело. Но разве весело отправляться на Северный полюс, в царствование льдов? Здесь же - страна утерянного, не понятого, не прожитого. Исследователи этих пространств не менее истовы, чем жаждущие поскорее проскочить в будущее. Почитатели прогресса - убийцы забытых времен. Плеханов тонко издевался над Мережковским. Георгий Валентинович недолюбливал классического западного человека - Ницше (о его аморализме стеснялись говорить господа из хорошего общества, но жили они по его заветам). Дионисийцы, к которым не совсем верно относят Волошина, оставлялись поэтом «за» зеркалом. Так же, как сторонники Аполлона. Многочисленные постоянные гости нужны ему были по практическим соображениям - это его топливо, которым он заправлялся для одинокого опасного путешествия в прошлое. Странный его дом - его стартовая площадка. Напялив дурацкий венок, он, уже отчалив, печально наблюдал шумный раек мужчин и женщин, которых он только что «поймал».
Загадочная женщина - мать, Пра. Грубое, мужеподобное лицо. Рубашка на выпуск. Широченные шаровары. Ковбойские сапоги. Папироска. Хлипкий, в очочках, доктор Юнг, который продал участок, на котором Макс Волошин строил свою «стартовую площадку» для «полетов в прошлое». Здесь же - лысый изможденный философ и художник Богаевский. Портрет на желтом листе бумаги.
