Минут через десять выходим на остатки заграждения. У И. разгорелись глаза: необычно, таинственно: «Здорово!» - и она взбирается на гребень: «И мох - глубокий, зеленый, полежать можно», - заявляет спутница. - «Не садись, зеленью испачкаешь цветы на штанах».
И. слезает со стены: «Высокая, выше моего роста». Садимся в комнатку-закуток: «Красиво, чудесно, но все чужое - Адалары, Аю-Даг. Не татары, а греки, до них вообще мифологические персонажи. К славянам отношения не имеют. На этой горе ставили языческие капища. Монастыри с храмами христиане возводили с середины первого тысячелетия. Сначала гору называли Айя, по-гречески - «святая». Название долины Партенит тоже греческое, что значит «дева». Она - таврская, языческая богиня. Очевидно, были на Айе ее храмы. Были и жрицы. Одна из них - легендарная Ифигения. Перед Аю-Дагом был город, так и назывался - Партенит. Тавры, гунны, скифы - все побывали. Славян - не было. Земля принадлежит тому народу, который за нее кровь проливал. Многие окропили ее кровью. Тепло, выход в Средиземное море. Земля принадлежала тому народу, у которого кровь «моложе», и пролил он ее недавно. Выходит, на данный момент - русская эта земля. Немцы зря цистернами кровь проливали. Не вышло. Татары - при немцах. Пусть не скулят теперь. И америкашки пусть не пузырятся. Ими тут и не пахло».
Вновь выходим на широкую тропу, ведущую к каменной горке, что выложили артековцы и туристы. Когда на Аю-Даге мучился - собирались тучи, в Гурзуфе лил дождь, и длинный, желтый язык глинистой воды врезался в море, как острие кинжала. Сегодня сахарные облака зацепились за горную гряду, так и стоят, солнцу не мешают. К теплу пробираются все. По бокам тропы, в листьях, шуршат ящерицы. Изредка подают голос птицы (как они забрались на такую высоту?). Когда проходили площадку, с которой я неудачно спускался, наступило послеполуденное безмолвие. Ощущение: ящерки, птички задремали после полудня.
Из желтой земли выныривают кривые корни, как и камни, затертые до блеска ногами туристов. Вспухают волдырями серые камни. Тропинка пошла на спуск. Деревья расступились. Вышли в поле, на пекло. И. приспустила на глаза шляпу. Смотрим внимательно под ноги. Тропа легла на острые, растрескавшиеся камни, а по левую и правую стороны все густо заросло длинной, раннезеленой травой. От основного направления в разные стороны убегают более узкие дорожки - и вверх, и вниз, к морю. Но мы не сворачиваем.
Навстречу попался странный старик. Весь в белом. Белая панама. Даже резиновые шлепки, на желтых, больших ногах, белые. Прошел мимо нас, бормочет, в руках теребит веточку с листьями. Мы спускаемся, а он идет в гору. Я не заметил, а сейчас, на солнце, выявилось много каменных пирамидок. Мы берем голыши и укладываем их в каждую кучку. Положишь ближе к вершине - и легче становится. Священнодействуешь - и будет тебе награда.
Земля стала ярко-красного цвета, словно молодая кровь. Мясо красной почвы взрывают маленькие скалы: серая твердь, густо подбитая черным мхом. Мох - красив. Не пенится зеленью, как в забытой крепости. Сух. Солнце, выжав из него воду, оставило чудное наслоение красок - зеленая, красная, много черного, пепельная, желтая. Как красив (хоть его и мало) голубой мох! Кусты встречаются все чаще, замыкают над головой ажурный свод. В мертвой тишине слышится гудение. На толстом суку висит большой овальный улей.