Плохая это была история. Месяца полтора-два по ВПШ ходили слухи, что в центральном общежитии живет какая-то ненормальная семья. Может, даже дикая. Дети в этой семье доведены до такого состояния, что готовы в окна кидаться. Может, и не было никаких разговоров. Но я думаю, что все-таки были, и отцу снова пришлось, наверное, заминать эту историю.
В Москве усвоил одно из жизненных правил – было бы где голову приклонить – а там разберемся. Да, жили в тесной общаге. Но зато в самом центре Москвы. А главное – передо мной были распахнуты двери всех музеев и театров. Только в цирке на Цветном бульваре мы были раза три. И в новом цирке были на самом его открытии. В Большом смотрели «Бориса Годунова», «Хованщину», «Князя Игоря» и «Жизель». В Малом – Островский. «Современник» и «Таганка». Причем, когда ходили на «Таганку», вокруг этого театра был какой-то флер таинственности и избранности. Если ты идешь в этот театр – ты как бы избранный. Что за спектакль мы смотрели на Таганке, не помню. Спектакль мне не понравился. Гораздо интереснее были спектакли в Малом театре. Но зато очень понравилась Алла Демидова.
В «Современнике» была молоденькая Неелова и несколько циничный Гафт. Хорошо было и в театре Сатиры (Миронов, Папанов и Ширвиндт). Чуть хуже в вахтанговском театре и в театре Маяковского. Совсем не понравилось мне в театре Ленинского Комсомола. Название хорошее, а играют что-то совсем не комсомольское.
В Москве, в 70-е, это было сильно развито – «фиги в кармане». Вроде как комсомольцы-то они комсомольцы, а на деле – истинные враги. Это двуличие (особенно в театре) наблюдал с омерзением и с интересом. Все обрушилось на меня впервые. Двуличия не было только в Малом театре Союза ССР и в театре Красной Армии. А в остальных театрах, даже у гениальных актеров, рожи все равно были кривоваты.
И, все-таки, это были великие актеры. Никулин (в цирке на Цветном), Папанов, Менглет, Невинный, Яковлев, Леонов, Плятт, Миронов, Орлова, Ирина Архипова, Елена Образцова, Евстигнеев и ребята помельче – Неелова, Алентова, Алферова, Збруев, Абдуловы (и тот, и другой), Гафт, Мягков, Ширвиндт, Державин, Волчек, Ефремов, Марцевич.
Во МХАТе увидел Смоктуновского. В театре мне не довелось увидеть Высоцкого. Но зато слышал его на концерте.
До сих пор не изменил правилу: было бы где голову приклонить. Неудобства – дело не страшное. Зато я видел Смоктуновского и Леонова.
Мама брала билеты подешевле, даже через цэковских распространителей. То же делаю и я сегодня. Заскакиваю в кассу Малого театра – и к интеллигентным старушкам. Старушки ждут оставшуюся бронь или билеты подешевле. Мне тоже нужны подешевле. В зале решаю проблему более удобных мест в партере при билетах на балкон. Выходит, что за 60-80 рублей у меня получается посмотреть спектакль, места на который в партере стоят рублей 400-500, а то и около тысячи.
Год назад, в Мариинке, смотрел «Садко» на полуторатысячных местах, хотя в кармане у меня лежал билет за 120 рублей. Мне не стыдно. Люблю театр, но поучается так, что все театральные любители – нищие. Я, несмотря на свой полтинник, нищий.
Мама распихивала по театрам не только меня. У нее хватало энергии и на Олежку. Брат быстро освоился в новой школе. Номер школы был, по-моему, семнадцатый. Это было мрачноватое здание темно-красного кирпича стандартной довоенной постройки. Вход в школу был напротив главного входа в менделеевский институт. На одной стороне дороги толпились студенты, а на противоположной стороне «клубились» школьники.
Сейчас школу сломали (когда я это увидел, сердце у меня горько екнуло). На ее месте – жизнерадостные дома-пупсы, вызывающие и цветные, лужковской выделки. Заурядная мерзость, омертвившая весь квартал. Хорошо хоть менделеевский институт пока на месте – не взорван, и у входа по-прежнему клубятся студенты.
