Солнце село. Лишь расплавленный малиновый осколок бултыхался в закатных судорогах. Вновь в гору. Не так круто, но, все же, вверх. Снова земля цвета засохшей крови. Церковь в зарослях. Не смог пробежать просто так. Вернулся, подошел к алтарю. Задержал дыхание, прислушался. Понял - не один. Словно следят за мной два собачьих глаза. Огляделся - никого. Страх полыхнул холодом, рухнул в пятки. Способность фантазировать не оставила. «Это прошедшее время мудростью веков накрыло меня. Оно следит за мной, как за малой былинкой. Вот дунет - и меня не станет», - заныло в каждой клеточке мозга. Время предупреждало меня. О готовящемся наказании? За то, что камнем хотел сбить крест, унести с собой, взять в рамку, повесить дома. И церквушка останется стоять, словно с выдранным сердцем. Иконки не тронул, поскакал дальше, добрался до перекрученных дуплистых грабов.
Внизу Артек зажигает огни. Круто вниз, под горку, ноги еле держат. Соскользну вниз - асфальтированные дорожки лагеря. Проскочу от Горного лагеря до Кипарисного, а там - скала Шаляпина, Генуэзская крепость и - дом.
Спуск начинался не от поляны с пирамидой камней, а ближе. Сначала полукруглая площадка и хорошо растоптанная, некрутая тропа. Ногам легко. Легкие успокаиваются. Кол из груди уходит, рассасывается. Смущает извилистость тропы. Она петляет между скалами. Земля рыжая, а деревья торчат редкие и кривые, словно склон обстреливали из тяжелых орудий. Все раскидано, разбито, исковеркано. Никакой горной сдержанности, где протоптанный след рационален, выверен. Словно пьяные куролесили - падали, катались, ехали на заднице.
Стал снимать на камеру странный пейзаж. Неожиданно плоскость спуска стала ровной, ощетинилась можжевельником, рыжая земля исчезла, появился серый с черным камень. Со стороны лагеря приближались грозовые облака. Загрохотал гром. Тропа, поначалу многообещающе широкая (значит, много людей ходит!), резко сузилась, заблестела камнем, опасно скользящим вниз.
Забеспокоился. Как тут спускаться? Может, увлекся, не заметил поворота? Валуны утратили гладкость - сморщились, раздробились, стали ненадежными. Узнал течение каменной реки, рябь которой застыла в камне. Спускался аккуратно, словно по крутым ступенькам. Крута лесенка, надо отбрасывать голову и грудь назад, чтобы они не перевесили, и ты не полетел вниз. Речка превратилась в бурный базальтовый ручей. Водопад обступили расхристанные кусты с длинными сучьями. Чтобы не сорваться, хватаюсь за них, висну, меня, обвисшего, болтает из стороны в сторону. Ветка-рука кончается, хватаюсь за новый ствол, даже за мелкую листву. Она рвется, шурша. Набираю опасную скорость спуска, с размаха, выставляя вперед руки, врезаюсь в очередной ствол. Он гнется, скрипит, распрямляется, подбрасывает грузное тело так, что отрываются ноги от поверхности. Сильно взмок. Пот струится, словно меня выжимают. Кожу щиплет, жжет. Она усыпана мелкими листиками, трухой, кусочками коры. Говорю беспрерывно, громко. Один мат. Если его убрать, то можно сказать, что спускался молча.
