Ножки дрожат, хоть толсты и волосаты. Здесь, среди темной прели и мха, хлопанье легких сгинуло, а грозный гул остался. По лесу, между поваленных стволов выстроено нечто вроде вала. Проваливаясь, оступаясь, подхожу - стена, сложенная человеком из камней. Камни черны. Словно шоколадные конфеты фольгой, они переложены зеленым мхом. Дно пруда превращается в аквариум. Кладут на дно камушки. Гроты, искусственные пещерки принимают в утробы золотых рыбок. Стена - в рост. Рассекает гору надвое.
Нахожу начало ветхой крепости. Она вырастает из можжевеловых кустов, сползающих в глубокую пропасть. Другого конца - не видно. Через равные промежутки - остатки небольших башенок. Нынче они развалены, остались маленькие квадратные помещения. Забираюсь внутрь. Сев на мягкий мох, прислоняюсь к теплым камням, закидываю вверх голову.
Сорок три года не был на горе. Но все отчетливо помню. Ужасно хотелось пить, как сейчас. Кружево листьев полностью скрывает небо и облака. В нашем лесу к потному дядьке слетелись бы комары да мухи. Надо было бы дергаться, лупить себя по шее и плечам, отслеживать полет кровососущих тварей. В Крыму комаров нет. На вершине горы - ни оводов, ни слепней. Сиди, отдыхай, пялься в небо.
Нас учат читать, манипулировать цифрами. Скелет нашей мысли - логика. Противостояние, бунт против рационального мышления есть душа. Истерика в неприятии разумного зовется любовью, а чаще - страстью. «Любовь зла, полюбишь и козла». В любви логика отсутствует. Этому «отсутствию» слагают гимны. Певцы и поэты трудятся против бухгалтеров и торговцев, сохраняя благотворное противоречие. Слово и цифра - посредники между миром и человеком. Никто не объяснил, отчего без них нельзя. Просто смотри и учись, понимая увиденное, впитывая его всеми доступными способами. Учить видеть мир гораздо легче, чем учить «считывать» или «оцифровывать» этот мир. При этом никто не желает «видеть». Только читают и считают. Как прекрасно видеть плотный тюль замерших веток и листьев! Смотрю и чувствую, как все наплывает в голову, в грудь, и успокаивается грозный голос, что подстегивал к восхождению через «не могу». Припомнил фотографию полоза, вывешенную у входа в наш жилой корпус. Мол, не бойтесь, не змея это, а безногая ящерица. Водится на Аю-Даге. И, если встретите эту толстую тварь, не дергайтесь, но трогать земноводное не стоит. Полоз - огромный, пухловатый червь. Противный. Возьмет и вылезет из расщелины между камнями. Лучше встать и идти до тропинки.
Перепрыгивая через поваленные стволы, вышел, наконец, к растоптанной дорожке. Земля не черная, а светло-коричневая. То вросшие в почву камни, то корни узловатых дубов и грабов пересекают протоптанный путь. Напоминает он длинную руку в извилистых венах. Выхожу на круглую поляну. Из бревен - сиденья. Выжженный круг кострища. Высок пирамида из камней. Взошел на Аю-Даг - положи камень. Вспомнил: так и сделали с ребятами из отряда сорок лет назад. Теперь мой камушек глубоко внутри, а второй уж не буду класть. Медвежий бок спускается в сторону Гурзуфа. Оказывается, там дождь. А у меня - голубое небо. Видно, как беззвучно мелькают яростные молнии, сыпет широкими завесами вода. Море стало светло-голубым, белесым. Речушки, впадающие в соленую пучину, тянутся длинными грязными языками. Тучи замерли над Гурзуфом, никуда не движутся. Трудно им будет взобраться на крутой бок Медведь горы. Они ведь не умеют материться так же фигурно, как я.