Приятное напряжение нарастало. Что-то в хламе судьба припрятала. Чувство радостного ожидания усилилось после знакомства с художественным альбомом ленинградского художника Олега Теняева под названием «Петербургская элегия». Книжка посвящалась 300-летию Санкт-Петербурга. Пейзажи. Хорошо знакомые места: Павловск, площадь перед Никольским собором, улица Садовая. Масло. Ни акварелей, ни гуаши. Отсутствуют портреты. Мелькнул вид Крестовского острова да Английская набережная. Полотна светлые, полезные в плане релаксации. Картинки Теняева надо транслировать на слайдах во время утренних медицинских процедур. Очевидно, живописец живет рядом с Никольским собором и беспрерывно рисует его, не выходя из дома. Ставит мольберт у окна и фиксирует состояние воздуха вокруг голубой колокольни-иглы, что выходит на набережную канала.
Французы. Импрессионизм. Моне, хитрюга, придумал с помощью красок фокус. Берет Реймский собор. Изображает не материальную основу строения - стены средневекового тяжелого храма, - а свет и тени, что падают на стены. Тяжелое делает невесомым. Хороший заменитель. Не натуральный каучук, а искусственная резина. Свет и цвет хороши. Но есть в них подлая слабость, которая нравится человеку, как Кока-Кола, еще тогда, когда в напиток добавляли натуральную коку.
Лионелло Вентури тщательно скрывает «карнавальность» (скорее, «балаганность» художников-импрессионистов), хотя отделить их от кафешек, абсента, пожилых проституток и нищеты невозможно. Тулуз-Лотрек всех припечатал - канкан и публичный дом. Что до формы, то здесь гораздо сложнее. Когда Сезанн намеренно издевается над человеческими формами, он издевается над греками и их прекрасными эфебами. Человечество лениво. Ругались инженеры и техники, видя мазню нищих мазилок с Монмартра. Но, думали - глянь, как прощелыги облегчают себе жизнь! Плевали на традиции, законы. А мы? Чем облегчили мы существование в материальном мире? И вот вам, тут же, на Монмартре, а в зачуханной велосипедной мастерской появляется машина с двигателем внутреннего сгорания семейки Рено.
Путешественники на воздушных шарах призадумались: «Как одолеть диктат ветра? Чтоб полегче стало». Вот вам братья Райт. То же и на море. В строительстве (небоскребы), на транспорте (метро). Если нищие фокусники с красками научились так облегчать материальное, то чего же мы зеваем! Это раньше тяжело было убить человека (помаши-ка саблей!). Теперь - крупнокалиберные орудия, бомбы, газ. Выкашивает сотни тысяч, миллионы.
Один великий кинорежиссер так и назвал фильм: «Невыносимая легкость бытия». Правильно писали большевики: «Сумбур вместо музыки». В России чуть запаздывали. Впервые Левитан оказался в Крыму в 1886 году. Паустовский приводит свидетельство впечатлений. Поляна: солнце властвует над красками. Жизнь Левитана была невеселая, но после Крыма в самых мрачных пейзажах искал он свет, а его отсутствие подчеркивал с тоскливым недоумением («Над вечным покоем», «На Севере»). Но как радовался, когда был повод дать свету лазейку («Золотая осень»)!
Почему я так люблю французскую неформальную братию совместно с Левитаном? Как и всякий современный человек, развращен и слаб: сначала легкость бытия, а уж потом - будь, что будет, пусть самое невыносимое. Уильям Хогарт в «Анализе красоты» еще сопротивлялся бесформенности, настаивал на диктате линии. Но, тут же писал: «Суть художника - в работах, написанных, пусть не столь тщательно, но вдохновенно». Вот и у Теняева - не Никольский собор, а отражение света, что в разные времена года и дня «отскакивают» от стен храма.