Сейчас назвал бы эту жизнь «новым Средневековьем». Я шел, а родители этому способствовали, за «идеальным богатством». Отец и мать радовались этому. Парня поперло. Но тут же радовались и за себя. Сын, начавший ставить духовное выше материального – это ли не достояние самих родителей. С таким счастьем и жить не страшно.
Понимал, что в виде духовно-жадном и духовно-наслаждающемся дорог и ценен для матери и отца. «Вот такой я прекрасный сын», - думалось мне. Это было алчное чувство. До своей «хорошести» был так же жаден, как некоторые до денег.
Алчность до духовного – это и есть корень «нового Средневековья». Боттичелли сжег почти все свои творения под воздействием проповедей Савонаролы. Тут была даже не алчность к материальному. Алчность к красоте, к земной прелести – уже была грехом, непозволительным родом обладания. Боттичелли нанес удар по алчности к земному, прекрасному.
Но ученый Гусев у Ромма в «Девяти днях одного года» тоже отвергает мирское. Фильм о том, как ученый сжигает себя на атомном огне. Получает, в три приема, огромную дозу облучения и готовится к гибели. Он мучает жену – женщину, которая очень любит его. Переступает через родных – и движется к гибели. Он не слушает разумных речей своего друга – физика-теоретика Ильи. По сути, Гусев – райзмановский «Коммунист» в исполнении Губанова. Тот тоже упорно твердит: «Людям хлеб нужен». А то, что у него женщина беременная, чужая, между прочим, жена, от него ребенка готовится рожать, это не так важно. Важнее – люди, общественный интерес.
«Зачем ты думаешь?» - спрашивает Гусев Илью. Тот отвечает, что ему это дело страшно интересно. То есть мотив-то личный, элемент личного духовного комфорта – духовные, свои, привычные «мебеля». Гусев же говорит о коммунизме. Речь идет о неисчерпаемых запасах энергии, о беспрерывности процесса познания, но, прежде всего, о коммунизме. Для Гусева коммунизм – главное условие на бесконечном пути познания. Кто сказал, что коммунизм это обязательно хорошо? Коммунизм, он всякий. У Гусева коммунизм – жесткая, требовательная парадигма. Как Бог у Савонаролы.
Коммунизм страшнее капитализма, по большому счету. Оттого он и величественнее, мощнее. Капитализм гниет, задыхается и разваливается на части. Да, капитализм породил войны. Мы думаем, ужасные войны. Но что это за войны, по сути! Вторая мировая вообще была отрыжкой воспаленных эстетических фантазий мюнхенского художника-неудачника. Слишком много в капитализме сусальности и сентиментальных слезок. Все жалкое, индивидуальное, личностное и домашнее собрано в кучу в так называемом «священном» праве частной собственности. Эта самая «частная собственность» - венец индивидуализма. Вот эти материальные предметы – и они мои. Деление на мое и чужое – основа общественной жизни. Какое убожество!
Нет, были и есть ученые Гусевы (как были и есть Савонаролы). Великое Средневековье возрождается все в новых обличьях. Неизменно одно – идеальное выше материального. Бог ли это или коммунизм.
Человечество еще не видело страшных войн. О жалких буржуазных «стрелялках» читайте у Хемингуэя в «Прощай, оружие» и «По ком звонит колокол». Про тех, кто чует иные войны, надо читать в пьесах Чехова, а про солдат будущих войн можно хоть что-то узнать, посмотрев на Гусева-Баталова у Ромма.
Да все серьезные шестидесятники – Калатозов, Хуциев, Чухрай – снимали свои картины о солдатах будущих, еще неведомых войн. Они, эти войны, грядут. Прекратится существование самого человечества. Вот когда оно начнет уходить с планеты Земля – вот это будут войны. Кто Гусева понял, так это его отец. Спрашивает, надолго ли к нему приехал погостить сын. Тот много лет не был в родном доме, но беспощадно отвечает: «Завтра утром уеду». И отец (а сын фактически приезжал с отцом проститься, а с матерью проститься так и не успел) не осуждает сына. Ни одного слова упрека. Он понимает и про атомную бомбу, и про коммунизм. И то, и другое – вещи страшные. Но – великие! Как и все тысячелетие Средневековья.
Вот капитализм, с его частной собственностью – вещь страшная, но низкая и гадкая. Жалкая и… смешная. Игрушка человечества. Ненадолго. Лет на триста. Временность и необязательность пребывания человека на земле всей своей отрицательностью и случайностью воплотилась в комедии капитализма. Всем же, что есть от вечности, воплотилась в коммунизме.
Мы пребываем в потешном ужасе капитализма. Дурная обывательщина. Рабы и карлики. Уроды и петикантропы. И просто сволочь. Сейчас в жизни главное: нравственная чистота – позиция неудачника. Но это пройдет, и довольно скоро. Настанут «последние времена» - чистые и холодные. И мужественные, как физик Гусев.
