Могилы меня интересовали. Пока жили в Москве, дважды успел побывать на Новодевичьем кладбище. Долго стоял перед надгробием Хрущева. Думал: «Почему он лежит не у Кремлевской стены?» В те дальние и счастливые годы у меня созрела цель - прожить жизнь так, чтобы быть похороненным в Кремлевской стене. Как комиссар Омелин из фильма Ростоцкого «Красная площадь».
В недрах этого океана крутилась и наша семейная лодчонка. Крутилась не впустую, а для того, чтобы быть частью напряженной, богатой жизни.
Среди чувашских полей и лесов родители строили новый город. Предприятия, дома, школы и магазины. Чтобы у людей была работа, дом. Чтобы они могли нормально питаться. Все это подкупало быстротой, масштабом, красотой нового и чистого.
Новочебоксарск красив. Рядом с зеленой рощей – белые ровные дома. Или вид с Волги. Это же не вид – это праздник. Оставался вопрос – а для чего вся эта красота и мощь посреди лесов? Только ли для того, чтобы десятки тысяч людей перетащить из деревень в благоустроенные квартиры? Нет. Что-то было еще – выше и важнее. Где-то был центр, куда стремились все эти нити мощного развития, где они сплетались в узел, концентрировались. И, когда происходило все это сплетение, рождалось что-то совершенно необычное, высокое и великое.
В самое это сплетение я и попал. Ощущалось, как рождается великое богатство, но не материальное, а высокое, светлое, то, что нельзя потрогать руками, но что обладает великой ценностью. И ради этого люди работают по всей стране – в Новочебоксарске, в Набережных Челнах, в Тольятти и в каком-нибудь колхозе имени Первого мая. Этот исход и рождение великого – были. Механизм работал. Машина перла вперед. Абсолютно новое устройство. Не деньги здесь были двигателем, как в говенных западных цивилизациях. Устройства добротные, местами красивые, но гнилые.
Они гниют у нас на глазах. Их витрины – Нью-Йорки и Лондоны – уже не выдерживают агитационной нагрузки. Они и гниют-то в сторону социализма. Богатство у них уже не сокровища (золото, бриллианты), а чистые «понты» (бумажки – доллары, акции). На Западе богатством является так называемое «влияние».
Так у нас уже это было. Сталин умер в дырявых сапогах, у Ленина был один костюм, кепка и пальто. Но разве хоть один нормальный человек назовет их бедными людьми? Буржуй скажет: «Нам бы их богатство! Денег у них, конечно, было мало, почти совсем не было, но влияние было таким огромным, которое никакими деньгами не купить. Немыслимая власть».
Но так скажет низкий прагматик, счетовод. Нормальный человек (а только советский человек и может быть нормальным) скажет: «Богатство того же Ленина было в том, что он обладал культурой». Про Сталина: «Богатство его было в том, что он стремился быть культурным». Бенедикт Сарнов «Сталин и писатели». Про Хрущева: «Хрущев не обрел истинного богатства, единственно ценимого в новом советском обществе. Он так и остался малокультурным человеком. Оттого и лежит не в Кремлевской стене, а на Новодевичьем кладбище».
Интересно посещение Хрущевым выставки художников–«педерасов». «Педерасы» нами и правят сейчас. Представляют Хрущева дурачком. Мы, мол, умные, а вот это – тупой партийный вождь. Да – малокультурный вождь. Но даже он, при всем своем «малокультурье», почуял абсолютно точно, с кем имеет дело – с «педерасами».
«Облучение» культурой – живой, яркой, великой – это и было как раз то, ради чего лодочка нашей семьи болталась в московском круговороте. Мама чувствовала этот совершенно новый ветер лучше всех. Это чутье она передала мне. Дома долбил гаммы, на автобусе отправлялся в Теплый стан, где меня ждал маленький учитель-армянин по специальности и грушевидная училка по сольфеджио. Потом домой. Темень. Дома Олежка упорно пишет палочки в тетради. Потом, часу в восьмом, появляется мать, а часу в одиннадцатом – отец. Поздний ужин. Полуфабрикаты. У меня открылась новая литературная привязанность – Диккенс. В двенадцатом часу, засыпая, читаю про Оливера Твиста. Оливер Твист каким-то удивительным образом переплетается с огнями Новых Черемушек.